Исповедь юной мадам - [17]

Даже тогда я все еще надеялась, что однажды дела Наташи наладятся и мы с ней будем дружить, как прежде. Теперь я понимаю, что дороги назад для нее не было. Такую жизнь она выбрала сама, и я думаю, она знала, чем это закончится. Наташу всегда тянуло к той жизни, словно мотылька на пламя, — стоило только вспомнить, как она была очарована Хулио, как хотела быть проституткой и заставила Данте позволить ей работать, как она смотрела на работающих девочек на улице — даже на тех, на которых большинство из нас старалось не смотреть. Казалось, что это ее судьба. Или, возможно, она считала, что заслуживает такой жизни. Вероятно, я единственный человек, который был с этим не согласен.

Наташа старалась защищать меня. Она всегда находила для нас дом. Если кто-то хотел меня испортить, то она предлагала себя вместо меня. Прежде чем убежать, она убедилась, что я в безопасности. Может, Уэсли был и не самым лучшим кандидатом на роль няньки, но он, по крайней мере, не выгнал меня на улицу и был не опасен. Я думаю, Наташа неслучайно подстроила ту ситуацию, прежде чем сбежать. Я тоже легко могла стать проституткой, и какой-нибудь сутенер кормил бы меня наркотиками, рассказывал, что делать, и защищал на улице от других сутенеров. Но я не стала такой, и я знаю, как мне повезло. Поверьте, уж я-то знаю. И я должна благодарить Наташу за то, что она помогла мне пробиться через самые сложные годы относительно без потерь.

Я думаю, что Наташа уже мертва. Если ее не убили наркотики, то что-нибудь другое, не менее мерзкое. Несколько лет спустя я узнала, что Хулио, как и одна из его девочек, умер от СПИДа, а я уверена, что Наташа спала с ним, по крайней мере один раз. Я также слышала, что Наташа работала в одном очень плохом месте, полном грязных нариков. Что угодно из всего этого могло убить Наташу, и я боюсь, что это было болезненно и отвратительно. Многие люди, возможно, со мной не согласятся, но я считаю, что она в этой жизни заслуживала лучшего.

Вскоре я тоже сбежала из молодежного центра. Мне никогда не нравилось жить в подобных местах, а после того, как я узнала вкус настоящей свободы, молодежный центр был просто невыносим. Это место, по большому счету, напоминало тюрьму для несовершеннолетних. Поскольку я уже убегала из центра, меня не могли поселить в большом здании, похожем на общежитие. Вместо этого меня запихнули в другое здание, где мне приходилось проводить большую часть времени в крохотной комнате с замком на двери, в которой была только кровать. Личных вещей иметь не позволялось. Обычные воспитанники носили зеленую форму, у таких же, как я, которые пытались убегать, была оранжевая форма, чтобы нас было легче обнаружить.

Даже тогда, когда нам позволяли выходить из комнат, нас строго контролировали. Был телевизор, но мы смотрели только то, что выбирали служащие центра. Мы могли играть в карты или писать письма, но это быстро надоело. Да и кому я могла писать письма? Помню, как я часами ходила по комнате взад-вперед, чтобы просто размяться. Вероятно, со стороны я выглядела, как зверь в клетке. По крайней мере, я себя так чувствовала.

Сейчас часть меня жалеет, что я не осталась там, а вернулась к Джексону. Но когда я была в центре, я считала, что это худшее место на земле. Я потеряла лучшую подругу, а Джексон был единственным человеком, которому не было на меня наплевать. Одним словом, при первом удобном случае я убежала.

Больше я ни в каких центрах не жила. До восемнадцати лет я ни разу не попалась, а потом уже не была никому нужна. Я научилась неплохо врать, поэтому, когда меня ловили за что-то (за драки, или распитие спиртного, или за нарушение правил дорожного движения, или слишком большое количество штрафных талонов), легавые не могли определить, что я воспитанница центра в штате Мэн, поскольку я не говорила им свое настоящее имя и откуда я родом. Первые пару раз, когда меня арестовывали, я была очень напугана, но вскоре поняла, что с ними очень легко иметь дело. У меня даже был список выдуманных имен. Так было веселее. Я обычно говорила, что меня зовут Энджел (это имя казалось мне особо забавным, потому что у меня было мало общего с ангелами) или Роксанна, как в одной популярной песне. Для обозначения фамилии я также вспомнила несколько корейских слов. Одним из самых любимых было «халмуни», которое переводится как «бабушка». Энджел Халмуни. Легавые обычно заявляли, что я пудрю им мозги, но им было все равно. Меня никогда не забирали за что-либо серьезное, чтобы они заинтересовались мной. Я любила представлять, как какой-нибудь легавый-кореец читает рапорт о моем задержании и громко смеется. Эта уловка работала много лет. Она бы работала и до сих пор, но теперь я очень стараюсь, чтобы меня не арестовывали.

Чтобы заработать денег, пока я жила с Джексоном (поскольку он никогда не давал мне много), я танцевала в стрип-барах в Бостоне и его окрестностях. В одном чистеньком баре я встретила Андре. Он был такой клевый, что я не могла не заметить его, когда он вошел в бар. Он ездил на белом «кадиллаке» и носил красивую одежду, в основном костюмы, сшитые на заказ, которые прекрасно сидели на его высокой фигуре. На нем всегда было либо норковое пальто, либо в холодную погоду — лисья куртка «пилот», а пальцы украшали огромные, дорогущие бриллианты. Он был высокий, симпатичный, с темными глазами, темной кожей и темными волосами, что выделяло его среди всех неудачников, которые посещали этот бар. Он также был заметен благодаря тому, что выглядел зрелым. Ему перевалило за тридцать, и он знал, как разговаривать с женщинами. Большинство мужчин, которые приходили в клуб, заставляли меня чувствовать, что я зарабатываю деньги тяжелым трудом. В основном они были пьяными, грубыми кретинами. Но только не Андре. Когда он появлялся, все девчонки были рады уделить ему свое внимание.