Исповедь военнослужащего срочной службы - [19]

      Зато гораздо позже, в одной из желтых газет, «КП», кажется, я прочитал статью об этом институте, написанную якобы со слов такого же бойца-срочника, при сходных обстоятельствах отобранного из учебки (какой — не указывалось) медкомиссией этого института. Из статьи следовало, что эти ребята становились попросту подопытными кроликами в медицинских экспериментах, испытаниях образцов нового снаряжения, техники и еще бог знает чего. В частности, описывался эксперимент, когда испытуемые (добровольно согласившиеся на эксперимент, ибо им пообещали увольнение в запас по окончании эксперимента и денежную сумму, на которую можно было в те времена купить автомобиль «Волга» и еще кое что до кучи) должны были длительное время провести в полностью неподвижном состоянии. Многие якобы стали инвалидами, некоторые даже погибали. Не знаю, можно ли верить этой статье, напечатанной в такой газете, но многие факты сходились. Других подтверждений этой версии я, увы не имею, опровержений — тоже. Если вдруг среди читающих эту писанину найдется человек, имеющий достоверную информацию и не стесненный обещаниями и подписками о неразглашении, я с удовольствием выслушал бы его или прочитал где-нибудь об этом заведении.

      Стало заметно попрохладнее, днем температура редко поднималась выше +35, ночью холодало до +10. Прошел первый (и последний за время моего нахождения в учебке) дождь, настоящий такой, проливной, с серым небом, прямо как дома, даже ностальгия накатила по нашему калининградскому, серому небу и сырой погоде.

      Начался осенний призыв, в часть стали прибывать толпы новобранцев, больше всего из соседних республик. Наши старослужащие из постоянного состава учебки (как стало потом известно, не отправленные в строевые части «стукачи», «обиженные» и просто люди, родители которых нашли путь к сердцу замполита роты через его кошелек и просили оставить на прежнем месте до конца службы. По прибытии в полк меня расспрашивали насчет них старослужащие и я получил исчерпывающую характеристику на каждого) устроили нам «перевод» из «духов» (0–6 месяцев службы) в «молодые» (6-12 месяцев службы), утверждая, что для полноценного «перевода» каждому из нас необходимо обязательно получить несколько раз ремнем (бляхой) по жопе. Лично я засомневался в истинной эффективности такого метода и от «перевода» отказался. Иные же умники добровольно приходили к ним и умоляли ударить их бляхой. Было смешно. Впрочем, насильно никого не заставляли.

      Я так и не научился курить, что было очень кстати, жалко было смотреть на несчастных курильщиков, которые безмерно страдали от дефицита курева (стоило денег). Когда кто-то закуривал, к нему тут же подходил еще один раб никотина и преданно глядя в глаза спрашивал: "Покурим?". Тот либо соглашался, либо отвечал: "Уже курю с тем-то", и показывал глазами в его сторону. Отказывать без причины было западло со стороны курящего, курить же одну сигарету более чем на двоих — жлобство со стороны просящего. «Обиженным» и и чмырям никто курить не давал, а если и давали добрые люди, то только когда никто не видел, да они и не подходили на людях. Делиться с ними тоже было западло. Мне же эти проблемы с курением были абсолютно пофиг.

      Да простит меня читатель за практически тюремный жаргон, но советская тюрьма и советская армия (не знаю как сейчас) были весьма близки по некоторым критериям.

      Вскоре, в конце октября, все наши «парадники» уехали на свой парад и наступила полная лафа.

      В очередной раз выписали из госпиталя Леху, с которым я и проводил все свободное время, сидя в дальней курилке и философствуя на разные темы. После возвращения с парада Юры Ляпаева и Владика Бабаева мы с Лехой они хорошо дополнили нашу компанию. Теперь нас была уже почти «банда». К нарядам мы уже привыкли, чистить картошку по ночам (раньше чистка картошки сводилась к открытию трехлитровых жестяных банок с уже очищенной и плавающей в страшно соленой воде картошкой, к осени начали привозит настоящую, ее приходилось действительно чистить) было даже прикольно, тем более, наутро давали отоспаться, а по ночам привозили свежих «духов», только что с гражданки, они как раз проходили мимо столовой и часто угощали нас домашними продуктами, а желающие выцыганивали у них «траву», бухло, насвай и прочие радости жизни.

Экзамен

      Буквально через день после возвращения «парадников» прошел слух о скором распределении нас в части для дальнейшего прохождения службы. География была обширной и весьма пугающей. Шепотом назывались разные города: Чита, Хабаровск, Волгоград, Рига, Шауляй (как мне туда хотелось, о Калининграде или Черняховске я даже не мечтал), Каунас, Москва и подмосковье, Цхакая, Тбилиси, Грозный (охо-хо!), Киев и еще куча всяких разных городов Советского Союза. Были как и откровенные дыры, вроде побережья Охотского моря или Чукотки, так и поистине райские, по слухам, места… Про Цхакаю говорили, что это почти что рай на земле, чистый воздух, курорт, край виноделия и шашлыка. Хуже всего отзывались о подмосковной Кубинке: по слухам там царило засилье не то уставщины, не то дедовщины, не то и того и другого вместе. Те же слухи утверждали, что даже в туалет там обязательно было ходить строевым шагом, а по территории передвигаться только бегом. Никто не хотел попасть на Кубинку.