Исповедь школьника - [14]

Шрифт
Интервал

…Я выключил воду, повесил на вешалку влажное полотенце, надел перед зеркалом ярко-синие плавки, в которых собирался играть с Лёнькой в бадминтон, повертелся так и этак — здорово! — и вышел из ванной.

Диван отца не был расставлен и застелен, видимо, он так и не ложился. Я прошлепал мокрыми тапочками на залитый солнцем балкон. Отец был там. Он стоял в профиль ко мне, в своей махровой пижаме, совсем заросший щетиной, с набрякшими мешками под глазами, и курил, стряхивая пепел вниз. Было еще по-утреннему свежо.

— Доброе утро! — весело сказал я.

Он покосился на меня, пронзительно сверкнув тяжелыми стеклами очков в роговой оправе, и медленно, утвердительно кивнул.

— Доброе утро, красавчик. Если ты простудишься, я не виноват.

Я расхохотался. Ветер приятно холодил мокрые волосы. Я закинул руки за голову, потянулся, хрустнув чем-то внутри спины, закрыл глаза, подставляя всего себя солнцу и ветру. Так здорово…

— Хорошая погода, — сказал отец. — Тихо, смотри, кот охотится. — И одновременно я увидел галку, сорвавшуюся внезапно с дерева и улетающую, и пятнистого кота на толстом суку, все еще застывшего перед прыжком, которому так и не суждено было совершиться. Теперь он заворожено глядел ей вслед долгим, долгим взглядом. Ветви дерева судорожно раскачивались.

— И вот так всегда, — сказал отец, обращаясь к коту. Кот его не слышал, поэтому не мог возразить.

Прямо перед нами шумела душистая, разговорчивая липа. Я не удержался, переступил с ноги на ногу в своих хлюпающих пляжных тапочках, вытянул вперед шею, насколько мог, и откусил листочек.

— Ну и как, вкусно? — осведомился отец с интересом, окутываясь облаком голубого дыма.

Я энергично кивая, согласно промычал. Отец, приподняв брови, почесал подбородок, как делал всегда в раздумье, прежде чем прийти к окончательному выводу.

— Из этого я делаю заключение, что пора завтракать, — сказал он.

Я еще согласней кивнул, повернулся, помедлил еще секунду на балконе — посмотреть, как отец щелчком выбрасывает дымящийся окурок, и быстрыми шагами вернулся в комнату. Там я старательно расчесал мокрые волосы перед зеркалом. (Пока буду завтракать, как раз высохнут, это лучше, чем сушить феном). Включив на всякий случай телевизор — вдруг покажут что-нибудь интересное — я еще несколько минут крутился перед трельяжем с расческой в руках, экспериментируя со своими волосами и оставляя на паркете мокрые следы. Отец, проходя мимо на кухню, легонько шлепнул меня пониже спины, указав пальцем на пол:

— Паркет испортишь!

Я, передернув плечами, издал пронзительный стон:

— Он же лакированный! Что ему будет?

День обещал быть чудесный, и настроение у меня было, как победный клич Тарзана. Какой тут, к черту, паркет. Отец готовил где-то на кухне. Оттуда уже начинали доноситься волнующие запахи. Он редко пользовался прислугой — ему не нравилось, когда по нашему дому ходит кто-то посторонний (уборщица приходила раз в несколько дней, а готовить отец любил сам, или мы ходили в ресторан поблизости).

Я пошел в свою комнату — одеваться. Как вчера — рубашка, костюм… да, вот самое главное: я извлек из шкафа прямоугольный плоский футляр с американским флагом и изображением серебряного орла с надписью: «Silver Eagle. Sport's world». Проверил, там ли лежат ракетки. Так, а вот рядом — голубая коробка, еще не распечатанная. В ней шесть воланов с белым оперением из настоящих перьев (может быть, выщипанных из того орла?) — самые королевские. Такие воланы портятся, правда, куда быстрее, чем пластмассовые, но не важно. Теперь надо подумать, чем их утяжелить (мы с Леонидом всегда это делали). У меня для этого нашелся пластилин и железные шарики от маленького настольного бильярда. Так, вот сумка, очки от солнца… Вроде все. Я моментально оделся (пиджак надену потом, перед выходом), оправил складки рубашки, застегнул часы на руке — да, а куда я, собственно, спешу — еще даже девяти нет. Без десяти девять. Я прошелся по комнате, раздумывая, что еще нужно сделать, вспомнил про ресторан, так, нужны еще деньги. Я стал шарить в карманах своих костюмов — вчера я даже не посмотрел, а вполне могли остаться с прошлого года. Ага, вот мой бумажник, а в нем… так, так… ну, что ж, вполне достаточно денег, так что даже не надо просить у отца. Я сунул бумажник в карман, вернулся в зал и сел, подобрав под себя ноги, в кресло перед телевизором. Показывали новости, шло какое-то заседание. Я прошелся по другим программам, но ничего не нашел — так только, что-то связанное с наступающим учебным годом… ничего себе, я совсем о нем забыл. Так завтра, получается, школа? Чушь какая… Я даже рассмеялся. Но завтра еще и студия живописи, и бассейн, и мы опять будем заниматься и плавать вместе. Ох… Ледяной отголосок летней тоски и вчерашнего мучения в кинозале снова застучал в центре моей грудной клетки — а собственно, вообще почему мы договорились на такое позднее время. Может быть, мне ему позвонить? Хотя, я подумал, он ведь встает быстро, по-военному, он такой собранный, не то что я — так что сейчас он вполне еще может спать. Мне опять вдруг стало грустно и безысходно, на глаза даже навернулись слезы — и тут отец позвал меня завтракать. Я встал, но одновременно с этим раздался телефонный звонок. Отец быстро прошел в кабинет, снял трубку… я весь напрягся… звонили, похоже, из института — и я снова опустился в кресло, ожидая, пока они закончат…


Рекомендуем почитать
Пролетариат

Дебютный роман Влада Ридоша посвящен будням и праздникам рабочих современной России. Автор внимательно, с любовью вглядывается в их бытовое и профессиональное поведение, демонстрирует глубокое знание их смеховой и разговорной культуры, с болью задумывается о перспективах рабочего движения в нашей стране. Книга содержит нецензурную брань.


Всё сложно

Роман Юлии Краковской поднимает самые актуальные темы сегодняшней общественной дискуссии – темы абьюза и манипуляции. Оказавшись в чужой стране, с новой семьей и на новой работе, героиня книги, кажется, может рассчитывать на поддержку самых близких людей – любимого мужа и лучшей подруги. Но именно эти люди начинают искать у нее слабые места… Содержит нецензурную брань.


Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.