Исповедь пофигиста - [11]
Через пять лет ко мне приехал отец, с яблоками, конфетами и сырой морковкой.
— Хочешь домой? Иди попрощайся с ребятами.
— Па! А я уже давно попрощался.
Отец увез меня в Стрежевой. Мать не провожала, она и не знала. Потом, небось, обрадовалась: а как же — навещать не нужно!
Глава десятая
…И когда машину оторвало от земли, я даже детдом вспомнил. Да… детдом вспомнил… А потом — огонь, кислота во рту. Меня тушили, кое-как вытащили, но ни одного перелома. Сколько я разбивался — ничего. А дружок, Андрей Солдатов, в тринадцать лет погиб: сломал шею. Мать поседела на трибуне.
Я же с тринадцати лет на отцовском «москвиче» гонял с ним на дачу. Батя любил выпить, и за рулем тоже. Наденет на меня темные очки, подушку под жопу — и вперед.
Нас с папаней в городе все знали. Он же депутат горсовета, его милиция стережет: сначала догонит, потом бережет. Или наоборот?
Анатолий Семенович учил:
— Если что не понимаете, остановитесь. Я вас буду пинать и бить, пока не поймете.
— Люди, — вдалбливал он, — город — не гонки! Если кого задавите, больше за руль не садитесь: в критическую минуту труп встанет перед глазами.
— Что такое «профи»? Лукацкий, скажи.
И мы все скопом орем:
— Профессионал — это тот, кто разгонится и перед самой стеной успеет затормозить!
— Люди! Нет! Профи — тот, кто чует беду за три секунды.
Он нас учил всему, даже как уйти от погони…
— Не спешите сворачивать с магистрали в закоулки. Покатайте его, покатайте…
Все пригодилось.
Что мы вытворяли на своих картах! Зимой с парнями вышли порысачить. Холодно, но солнечно. Я, Сашка Гаврилов и Славик Городничев-татарин — тройка из одного дома. Сорвали цепочки с туалетных бачков, намотали на задние колеса.
Милиция дежурит на светофоре. Вдруг — треск, грохот, подъезжает карт, не обозначенный ни фарами, ни поворотниками, за рулем пацан. Мент вышел из «бобика»:
— Ты че, НЛО гребаное? Куда?
Пацан — по газам, мент за нами. Три карта — от одного «бобика». Уходили мы минуты три, а потом стали за «бобиком» гоняться. Тормозишь у него прямо под колесами…
Ну, отец-то дома догнал сразу. Жопа от стыда горела неделю.
Глава одиннадцатая
Короче, я, как баран, всегда шел на красный свет. И в фирму эту бандитскую попал тоже на красный. Фирма наша была бандитская, потому что все там были бандиты.
А сделана она была так. Папа дал племяннику Андрею сто двадцать тысяч на «раскрутку». Мы не занимались рэкетом, наша фирма оплачивала все телефонные счета папиной бригады. Счета были «фирменные»: по сто, двести и более баксов за раз. Все ж по «хэнди».
Андрюха всегда матерился: неужели нельзя позвонить из телефонной будки? Но счета оплачивал аккуратно, так его «закодировали».
Наша контора базировалась в детском садике, нам выделили две комнаты с туалетом. Сейф был вмонтирован в стенку шкафа, в нем в любое время — двадцать — тридцать тысяч баксов. Была и маленькая долбаная выставка наших товаров. Торговали мы всякой фигней: свитеры, крышечки, кулечки; тут же и пара испорченных банок тушенки — для наглядности.
Андрей делал какую-то дебильную коммерцию: купили — продали, не продали — выбросили. Взял кулек за две копейки, продал за одну — и доволен! Лишь бы хватило на оплату телефонных разговоров Папиной бригады. А в сейфе всегда тысячи баксов тем не менее…
Нет, эту бандитскую коммерцию надо пережить! Везу я сырки и кулечки для паковки жратвы на ярмарку в Москву: бандиты из Измайловской гостиницы заказали. Почему бандиты? А кто же? В Измайловском кулечки могут заказать либо директор гостиницы, либо бандиты. Не мирное же население. Директор точно не заказывал.
Андрей мне говорит:
— Ты езжай, мы тебя на трассе с «БМВ» догоним, я только масло поменяю.
О’кэй! Еду без документов на прохождение границы, все у Андрея. За спиной сырки «Янтарь» и полтонны искусственного льда. Лед дорогой, четыреста баксов за кусок. Мне его целиком и забабахали в будку.
Выезжаю из Киева — нет шефа. На Каптях поворот на Москву. Что делать? Я не Чернышевский, но у меня свои правила. Три правила любого дальнобойщика: нельзя ссать на переднее колесо, только за машиной, нельзя переезжать ежа и ехать обратно. Ежа я еще не переехал, дай бог ему здоровья. Поссать мне и за машиной не западло. А назад — ни за что, даже если весь этот сырок превратится в кулечки!
Андрея все нет. На границе простоял ночь, двое суток уже. Открыть будку — холод выйдет, сыр сдохнет. Раз Андрей не приехал, значит, что-то случилось. Все же решил посмотреть, что с сыром. Открываю будку — льда нет, весь вышел! Сыр холодный, но уже начинает теплеть, как покойник.
Даю менту на КП две коробки сырков и поливаю машину водой через каждые пять минут. Вода быстро испаряется. День поливаю, ночь поливаю. Вдруг приезжает Феликс-снабженец:
— Игорь, проблемы! Андрей заехал в сервис менять масло в коробке передач. Парень-придурок, который менял, принял болт регулировки хода флажка за контрольную пробку. Хотел его отвинтить — не вышло, так он его довинтил до упора. Славянин! Андрей врубает две передачи сразу — коробка с карданом к черту, Андрей в кому:
— Ребята, коробочка новая, кто будет башлять?
А конец рабочего дня, теперь неизвестно, когда коробку поменяют. Там уже пошли разборки, бандиты понаехали.
В романе «Герр Вольф» – Гитлер в переломнейший момент его судьбы – в момент наступления немцев на Кавказ и Сталинград.Действие разворачивается от прибытия фюрера 16 июля сорок второго года в ставку «Вервольф» близ Винницы для личного руководства операцией «Блау» – до первых чисел февраля сорок третьего – тотальной капитуляции армии Паулюса. От момента эйфории и космических надежд – до полного крушения иллюзий и жесточайшего разочарования.Впервые в художественной литературе – Сталинградская битва и битва за Кавказ – глазами Гитлера и германского генералитета.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.