Исповедь. Пленница своего отца - [6]

2

Меня зовут Лидия Гуардо. Мне сорок пять лет. Я едва умею читать и уж тем более писать.

Эта книга — история моей жизни. Я старательно, ничего не утаивая, рассказала ее знакомому писателю. Я называю его своим «маленьким котиком» (хотя он и старше меня), поскольку думаю, что он испытывает ко мне большую симпатию и, кроме того, пытается меня понять.

Он никогда не смог бы пережить того, что пережила я. Впрочем, мне иногда кажется, что все это произошло не со мной, а с кем-то другим.

Как бы там ни было, выговориться — это очень полезно.

Я была лишена такой возможности в течение стольких лет и уже не осознавала, что изливать свои чувства для человека не менее важно, чем дышать.

Я не стала утаивать от своего писателя тех мерзостей, которым мне пришлось подвергнуться, пусть даже и не хотелось описывать их подробно, и я видела по его глазам, что слушать все это ему неприятно.

Кстати говоря, именно по ужасу во взглядах других людей я поняла: то, что я пережила, является чем-то из ряда вон выходящим.

Когда-то давно я реагировала на свои страдания, как маленькая зверушка: если мне становилось слишком уж плохо, я старалась найти спасение среди людей. Но поскольку люди меня сторонились, я, бывало, пыталась покончить с собой.

Однако сделать это не удавалось — Старик никогда не позволил бы мне от него удрать.

Поэтому я просто жила в надежде на то, что все когда-нибудь само по себе изменится к лучшему.

Сколько я себя помню, Старик всегда был частью моей жизни.

Мое самое раннее детское воспоминание — и то связано с насилием.

Было поздно. Я спала. Мне тогда было то ли четыре года, то ли пять лет, и я представляла собой маленькую девочку, живущую у приемных родителей. Трудно сказать, нравилось мне у них или нет. Я их совсем не помню. Они, по всей видимости, были неплохими людьми, которые заботливо, но с каким-то административным равнодушием ухаживали за маленькими детьми, переданными их семье Управлением департамента по санитарным и социальным вопросам.

Среди этих детей была я.

Я совсем не помнила свою мать. Я знала о ней только то, что, когда мне было всего три месяца, меня по решению суда у нее забрали. Не помнила я и своего отца Раймона, которого на пять лет посадили в тюрьму за ограбление, совершенное с применением оружия. У меня имелся брат Брюно (он был на три года старше) и сестра Надя, появившаяся на свет на год и три месяца раньше меня. У нас троих была одна фамилия — Гуардо, фамилия нашего отца и мужа нашей матери.

До той ночи я никогда его не видела.

Сначала я услышала крики, от которых и проснулась.

Очнулась и моя сестра, спавшая в одной комнате со мной.

Затем крики стихли, и в комнату зашла наша приемная мать, которую мы обычно называли няней. Вслед за ней появился высокий, крепкий и, по-видимому, сильно рассерженный мужчина. Он держал в руке какой-то длинный предмет. Мне до сих пор кажется, что это было ружье.

Мужчина заорал: «Я хочу забрать у вас своих ребятишек, и вы не сможете мне в этом помешать!» Няня попыталась ему возразить: «Вы не имеете права! Решение принимает судья!» Мужчина потряс длинным предметом, который держал в руках, и снова заорал: «Отдайте мне моих детей! Я — их отец, они — мои, я их заберу!»

Из комнаты, в которой спали мальчики, вышел в пижаме Брюно, и мужчина схватил его за руку. Мой брат немножко помнил нашего отца, и мы про него, бывало, разговаривали. Брюно говорил, что отец когда-нибудь за нами приедет и увезет нас в красивый дом.

Мне стало страшно, и я свернулась клубочком в своей кровати. Надя вдруг начала громко плакать, и я тут же последовала ее примеру. Мне показалось, что это пришел людоед и что он нас сожрет, однако при этом мне почему-то захотелось, чтобы он меня отсюда забрал.

Он взял меня за руку и стал вытаскивать из постели. На мне были только трусики. Я продолжала плакать, но сопротивляться не стала.

Он сказал Наде, чтобы она вставала. Она поднялась и подошла к Брюно. Тот обнял ее за плечи.

Старик приподнял меня и взял на руки. Мои брат и сестра пошли впереди, и мы вчетвером направились к входной двери. У него была большая синяя машина — это я очень хорошо помню. Он заставил нас, полуголых, залезть на заднее сиденье, а сам сел за руль и завел мотор.

Няня крикнула ему: «Я вас предупреждаю, я позвоню в полицию! А еще я позвоню судье!» Он ей ответил: «Сделайте это — и стены окропятся кровью».

Затем автомобиль устремился в ночную темноту.

Старик вел машину, не произнося ни слова. Лишь когда его слепил свет фар встречных авто, он начинал разъяренно чертыхаться и сигналить их водителям.

При этом я видела его освещенное на несколько секунд лицо с огромными усами и слышала его грубый голос. Он наводил на меня страх, однако и эта поездка на автомобиле, и ждущая меня впереди неизвестность вызывали интерес.

В машине было холодно.

Надя сначала тихонечко плакала, а затем, прижавшись ко мне, уснула. Брюно молча смотрел прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Мы ехали так в течение нескольких часов. Затем я провалилась в сон. Когда мы наконец приехали, уже начало светать, и я проснулась.

Мы находились в большом городе.