Исповедь палача с Лубянки. Эмиссар Берии с особыми полномочиями - [19]
Выполняя приказ Берии
Много лет спустя, вспоминая и анализируя свою жизнь перед войной, в процессе написания книги, я понял, что был одним из тех, кого Берия выбрал для выполнения данной миссии – проверки соблюдения норм соцзаконности.
После этого я по-другому начал относиться к его первому поручению – наблюдению за Блохиным. Наркому было важно знать не политические взгляды коменданта (учитывая его многолетнее общение с троцкистами и другими антипартийными элементами), а его отношение к закону. Готов ли комендант поставить выше его над своими чувствами и эмоциями или нет. Ведь среди тех, кого расстреливали подчиненные Блохина, были и его приятели. Дружбой эти отношения назвать сложно – Блохин в наркомате общался со многими, но дружил только с теми, кто не имел отношения к НКВД и занимал скромное положение в советском обществе. Даже наши доверительные отношения сложно назвать дружбой. Я бывал у него дома, он иногда приходил ко мне в гости, но происходило это крайне редко. Возможно, из-за того, что до последнего дня службы Блохин подсознательно ощущал, что любой его коллега может в один миг превратиться во «врага народа» и тогда факт дружбы может сильно повредить ему. Поэтому у меня порой возникало ощущение того, что все «откровения» Блохина во время наших ночных «бесед за жизнь» предназначались не только мне, но и Берии. Тем самым комендант демонстрировал всесильному наркому (даже после того, как Берия перестал занимать этот пост), что он полностью соответствует установленным требованиям (соблюдения норм соцзаконности).
Коллеги Блохина – коменданты областных и республиканских управлений внутренних дел – предпочитали соблюдать «правила игры», установленные своими непосредственными начальниками, а не Берией. Фактически они стали участниками творимых на местах беззаконий. В процессе расследования их деятельности я увидел, к чему могло привести отсутствие дисциплины и грубое нарушение норм соцзаконности. Именно с этими явлениями, находясь во главе государства, боролись Сталин и Берия. Хотя об этом в своем докладе на XX съезде партии Хрущев ничего не сообщил.
Вернусь к разговору с Берией. Чем мне нравился нарком, так это умением четко и лаконично не только сформулировать задачу, но и объяснить, какими средствами ее можно решить. Это не говоря о том, что перед тем, как дать поручение сотруднику, он решал все организационные вопросы.
– Вам будет выделен отдельный кабинет с сейфом. Работать будете только там. В помещение, кроме вас, входить никто не имеет права – охрана предупреждена. Все необходимые материалы будете получать в моем секретариате. Отчеты будете сдавать ежедневно. Когда закончите, то подготовьте справки по отдельным областям и республикам, – произнес нарком. Помолчав, продолжил: – Меня интересуют только все случаи нарушения закона при расстрелах. Даже случаи избиений приговоренных и мародерств. – Заметив удивление на моем лице, он презрительно произнес: – Такое тоже бывает...
В тот момент я не поверил Берии. После возвращения из Ленинграда я уже знал, что должность коменданта мог занять человек с «темными» пятнами в биографии и, соответственно, любое нарушение норм соцзаконности для него было прекрасным способом навредить советской власти. Но чтобы при этом еще присваивать вещи казненных, в это я не поверил. Просто все ценности (деньги, часы и т.п.) изымались во время обыска при заключении под стражу. Оформлялся соответствующий протокол. Если человека потом освобождали, то все ценности возвращались. Если отправляли в ГУЛАГ или расстреливали, то все вещи переходили в распоряжение государства. Расстреливали людей одетыми. Затем тела отправляли в морг, чтобы затем захоронить на территории кладбища – в погребении участвовали могильщики, или зарывали на территории полигона, как это происходило в Москве. Даже если допустить, что кто-то из стрелков решил снять с трупа пиджак или сапоги, то сделать он это без свидетелей не сможет. Поэтому если трупы и раздевали, то занимались этим исключительно могильщики. А они не были штатными сотрудниками НКВД. Свои мысли я не стал высказывать вслух, а лишь кивнул, тем самым соглашаясь с наркомом. На следующий день, когда я начал анализировать присланные в Москву из провинций материалы, то понял, что ошибались мы оба. Размах нарушений норм соцзаконности и падения дисциплины среди комендантов и палачей был огромным.
Одна из проблем, с которой я столкнулся, когда проверял процедуру организации расстрелов в провинции, – хронический алкоголизм большинства палачей. Исполнители напивались с раннего утра, и к вечеру многие из них с трудом стояли на ногах. Последствия были трагичными. Несколько «стрелков» были ранены или погибли в результате нарушения правил обращения с оружием.
Не буду скрывать, что даже подчиненные Блохина употребляли спиртное в больших, по моим оценкам, количествах. Правда, пили они после окончания процедуры расстрелов. Фактически после окончания рабочего дня. При этом никто из них не нарушал правил обращения с оружием (например, не целился из него в коллегу или бегал с пистолетом в руке по коридорам). Хотя один из палачей застрелился из табельного пистолета, но это было самоубийство – человек сознательно пошел на этот шаг, а не несчастный случай.
