Исповедь монаха - [28]

— Во имя всего святого! — негодующе воскликнул Росселин, ибо это был именно он. — Зачем ты мучаешь себя, словно тебе еще мало?!

Хэлвин недостаточно пришел в себя, чтобы хоть как-то откликнуться на слова юноши. А Кадфаэль, который про себя счел реакцию Росселина вполне здравой и разумной, вслух практично заметил:

— Подержи-ка его, пока я подниму костыли. Да благословит тебя господь, ты появился как нельзя вовремя. А ругать его без толку — он выполнял обет.

— Глупый обет! — отрезал Росселин со свойственной юности категоричностью. — Кому от этого стало лучше?

Но, несмотря на искреннее возмущение, он заботливо обхватывал Хэлвина за плечи и встревоженно заглядывал ему в лицо.

— Ему стало лучше, — ответил Кадфаэль, подсовывая костыли Хэлвину под мышки и начиная растирать его негнущиеся пальцы. — Глядя на него, поверить в это трудно, но ты все же поверь. Ну вот, теперь он будет сам опираться на костыли, а ты только придерживай. Тебе в твоем-то возрасте легко говорить о глупых обетах, ты спишь ночью спокойно, ни о чем не сожалея и ни в чем не раскаиваясь. Кстати, откуда ты взялся? Кто тебя прислал? — спохватившись, осведомился Кадфаэль, с интересом разглядывая юношу — уж больно тот не подходил на роль доверенного посланника Аделаис — слишком юн, слишком прямодушен, слишком наивен.

— Никто, — лаконично ответил Росселин, а затем, смягчившись, пояснил: — Сам пришел — из любопытства.

— Вполне естественное побуждение, — согласился Кадфаэль. Ему ли не знать, сколь часто он сам впадал в тот же соблазн.

— Видишь ли, утром у меня никакой срочной работы не было, а Одемар сейчас занят с управляющим. Послушай, надо поскорее доставить этого брата в дом, там, по крайней мере, тепло. А не сходить ли за лошадью? Вот только сможем ли мы взгромоздить его на лошадь?

Хэлвин, вернувшись на землю из заоблачных далей, вдруг понял, что его обсуждают, словно он какой-то бесчувственный тюк, и счел себя оскорбленным.

— Благодарю, но я прекрасно могу идти сам, — сухо произнес он. — Не смею больше злоупотреблять вашей добротой.

Хэлвин перехватил костыли поудобнее и сделал первый неуверенный шаг. Кадфаэль и Росселин встали по обе стороны, готовясь подхватить его, если он оступится. Когда они добрались до ступенек у выхода из храма, Росселин зашел спереди, а Кадфаэль подстраховывал Хэлвина сзади. Однако тот, воодушевленный исполнением своего заветного желания, не хотел, чтобы ему помогали, и твердо решил проделать весь путь самостоятельно. Так они и брели потихоньку, благо спешить теперь было некуда, и Хэлвин три раза останавливался по дороге, чтобы передохнуть. Следовало отдать должное деликатности и душевной чуткости Росселина: всякий раз, когда Хэлвин стоял, тяжело навалившись на костыли, и собирался с силами, юноша не выказывал ни малейшего нетерпения и не лез с непрошеной помощью. Итак, Хэлвин вошел в кипящий утренней суетой двор на своих собственных ногах и уже из последних сил дотащился до домика. Едва оказавшись внутри, он буквально рухнул на тюфяк, в предвкушении заслуженного столь тяжким трудом блаженного отдыха.

Росселин не торопился покинуть их и вернуться к своим обязанностям.

— Стало быть, вам здесь больше нечего делать? — спросил он, наблюдая за Хэлвином, который пытался поудобнее устроить свои усталые искалеченные ноги. — А куда вы теперь пойдете? И когда? Надеюсь, не сегодня?

— Мы пойдем в Шрусбери, — отозвался Кадфаэль, — но сегодня… Нет, сегодня вряд ли. Ему следует денек отдохнуть. — Он посмотрел на полумертвое от усталости, но умиротворенное лицо Хэлвина, на его затуманенные глаза, и подумал, что тот уже почти спит. Пожалуй, это будет его самый спокойный сон за долгое-долгое время. Кадфаэль снова повернулся к Росселину. — Я видел тебя вчера с лордом Одемаром, а госпожа де Клари упоминала твое имя. Ты их родственник?

— Нет, хотя вроде и так. Кто-то на ком-то когда-то и был женат. Мой отец — его вассал, ну и, кроме того, они всегда дружили. Я здесь по приказу отца.

— Но против своей воли, — договорил за него Кадфаэль, руководствуясь не столько словами, сколько тоном, каким юноша произнес последнюю фразу.

— Вот именно что против воли! — И Росселин сердито воззрился на свои сапоги.

— Все же мне кажется, — мягко заметил Кадфаэль, — тебе грех роптать. Даже более того, я думаю, тебе повезло, ведь этот лорд не в пример лучше многих.

— Да я и не спорю с этим, — великодушно согласился Росселин. — На него я не жалуюсь. Мне только до смерти обидно, что отец специально выдумал такой способ отделаться от меня и отослать из дома.

— И с чего бы это ему вдруг понадобилось отсылать такого сына? — сгорая от любопытства подивился вслух Кадфаэль, который, однако не хотел смущать юношу прямыми бестактными вопросами.

И впрямь, тут было над чем задуматься, ибо перед ним находился поистине самый что ни на есть безупречный с виду сын, которым по праву мог бы гордиться любой отец: прекрасно воспитанный, хорошо сложенный, высокий, с гордой прямой осанкой. Особую привлекательность ему придавали открытый, приветливый взгляд, шевелюра светлых волос и свежее миловидное лицо. Его не портили даже насупленные брови и хмурый вид, с которым он, помолчав немного, ответил Кадфаэлю: