Исповедь монаха - [24]

— Почему бы и нет? Я сама только что возносила здесь моления богу, зачем же мне отказывать в этом тебе? Ты превратился в калеку, но я вовсе не хочу, чтобы ты превращался еще и в клятвопреступника. Поешь и отдохни в моем доме, а потом исполнишь свой обет. Я сейчас же пошлю сюда за вами слугу, чтобы он проводил вас, когда вы помолитесь.

Аделаис направилась к выходу, не слушая неуверенных выражений благодарности Хэлвина и не давая ему возможности отказаться от ее предложения. Почти дойдя до двери, она неожиданно обернулась.

— Но никому ни слова, зачем ты здесь, — требовательно проговорила она. — Доброму имени и чести моей дочери ничто не угрожало под этим камнем восемнадцать лет, пусть же так будет и дальше. Пусть тайна сия останется между нами двумя и этим добрым братом, который сопровождает тебя.

— Госпожа, — проникновенно сказал Хэлвин, — ни одна живая душа не услышит об этом ни сейчас, ни впоследствии, ни здесь, ни в каком другом месте — обещаю тебе.

— Тогда я спокойна, — с этими словами Аделаис повернулась и вышла, бесшумно притворив за собой дверь.

Хэлвин не мог опуститься на колени без помощи Кадфаэля и не держась за что-нибудь руками. Они вместе сотворили молитву перед алтарем, но и после этого Хэлвин долго оставался коленопреклоненным. Кадфаэль украдкой разглядывал его осунувшееся лицо. Да, конечно, Хэлвин сумел преодолеть пешком расстояние от Шрусбери до Элфорда, но далось ему это очень нелегко и выглядит он хуже некуда. Даже непонятно, как он сможет простоять на коленях целую ночь в этом холоде, но он простоит. Отговаривать его бесполезно. Но зато, после того как этот последний долг будет исполнен, они смогут отправиться в обратный путь. Разумеется, было бы очень кстати, сумей Аделаис уговорить Хэлвина остаться еще на одну ночь в Элфорде. Отдых перед долгой дорогой ему просто необходим. Неизвестно только, захочет ли она уговаривать его, а уж это зависит от того, что окажется сильнее — снисходительная доброжелательность или болезненная, жгучая горечь воспоминаний.

Не исключено, что она говорила правду и именно неожиданный приход Хэлвина побудил ее немедля броситься к могиле дочери. Кадфаэлю представилась так поразившая его возле избушки лесничего картина: Аделаис, сопровождаемая всего лишь одной служанкой и двумя грумами, скачет по Ченетскому лесу. Возможно, она говорила правду. А возможно, и нет. Уж больно она тогда торопилась. Кадфаэлю вновь вспомнился стремительный бег коней, словно и не сидело на их спинах по два седока. Действительно ли Аделаис не терпелось попасть на могилу дочери, или же она спешила, чтобы успеть добраться до Элфорда прежде них, подготовиться и встретить Хэлвина во всеоружии? Она хотела расстаться с ними по-доброму и никогда больше не видеть их. Но это совершенно естественное желание, ведь они нарушили ее покой, поднесли к ее прекрасному лицу старое растрескавшееся зеркало.

— Помоги мне встать, — произнес Хэлвин и поднял руки, как ребенок. В первый раз он попросил о помощи, а раньше только принимал ее, причем не столько с благодарностью, сколько покоряясь неизбежности. Когда они уже шли к двери, Хэлвин вдруг с удивлением воскликнул: — За все время, пока мы были здесь, ты не вымолвил ни слова!

— Мне нечего было сказать, — ответил Кадфаэль. — Но я слышал много слов и даже паузы между ними были исполнены смысла.

Грум Аделаис де Клари ждал их у церкви, как она и обещала. Он стоял, лениво прислонившись к стене, с таким видом, будто ожидал их уже целую вечность, но готов был ожидать еще столько же. Когда Кадфаэль увидел грума, то сам поразился, до чего верно представил себе его внешность тогда в лесу, хоть и видел его издалека и всего несколько мгновений. Этот коренастый сероглазый молодой человек с бычьей шеей и крепкими мускулами явно был нормандских кровей. Вероятно, представитель третьего или четвертого поколения, сменившихся с тех пор, когда их закованный в латы прародитель высадился на берег Англии со своим командиром де Клари. Да, нормандское происхождение чувствовалось в нем с первого взгляда, хотя смешанные браки и смягчили отчасти резкие черты его лица, а волосам придали более темный оттенок. Он стригся коротко, на нормандский манер, подбородок был чисто выбрит. Увидев Хэлвина и Кадфаэля, грум сразу же выпрямился. Судя по всему, двигаться ему было легче, чем находиться в покое.

— Госпожа послала меня показать вам дорогу, — сказал он отрывисто и, не дожидаясь ответа, бодро пошел впереди.

У ворот он оглянулся и остановился, поджидая. Уразумев, что Хэлвину на костылях за ним не угнаться, он старался теперь идти медленнее, хоть это явно раздражало его. По собственному почину слуга Аделаис с ними не заговаривал, но отвечал на вопросы достаточно вежливо, правда, очень уж кратко. Да, Элфорд прекрасный манор, земля хорошая и господин тоже хороший. Когда Кадфаэль одобрительно отозвался об Одемаре как правителе, грум отнесся к этому безразлично. Вероятно, его лояльность распространялась лишь на госпожу Аделаис, но не на ее сына. Да, его отец тоже грум, и отец отца был грумом. К своим спутникам он не проявлял внешне ни малейшего интереса. Холодные светло-серые глаза его скрывали любые мысли, а может быть — отсутствие оных.