Исповедь маркизы - [44]

Теперь неистовство и мне познать дано.

Ждать от тебя любви — да разве был я вправе?

И вот негаданно и странно — я любим!

Вся радость для меня не в почестях, не в славе,

А лишь в одной любви, жить сердцем, только им.

Лишь нежные сердца поймут мои порывы;

Пусть я уже старик, но получилось так,

Что даже юноша, в своей любви счастливой,

Мне позавидует, хоть я попал впросак.[3]

У меня еще сохранились эти стихи, написанные рукой аббата де Шольё; это его последнее сочинение. Он был очень умен, невзирая на свои восемьдесят лет.

Слушая этот мадригал, я была очарована серьезным тоном и простодушием, с которым автор его читал. Мадемуазель Делоне, будучи порядочной и добродетельной особой, смеялась над стихами без ложной стыдливости и издевки.

— Дело в том, что я очень люблю эту барышню, сударыня, — продолжал старик, — мне хотелось бы доказать ей это не только на словах, но она все отвергает. Я отложил для нее тысячу пистолей, но мне никак не удается убедить ее принять эти деньги.

— Я отказывала вам по меньшей мере трижды, аббат; советую в знак признательности за вашу щедрость не делать подобных предложений другим женщинам, а не то какая-нибудь из них может поймать вас на слове.

— О! Я знаю, с кем имею дело, — бесхитростно возразил старик.

Мы расхохотались; аббат не понял, над чем мы смеялись, и продолжал свою старую песню:

— Это как бы для гардероба мадемуазель; посмотрите, сударыня, как она одета! Уговорите же ее! Я ничего не могу от нее добиться. Она приводит меня в отчаяние, она ходит в платьях, которые сейчас никто не носит, в разных простых нарядах…

— Аббат, я считаю, что все то, чего у меня нет, свидетельствует в мою пользу.

На это было нечего возразить. Девица не дорожила своими чарами; она вела себя так же со многими другими. От этого аббат лишь больше ее обожал и всячески старался ей угодить. Это длилось до самой его смерти. Старик доказывал ей свою любовь бесценными услугами. Карета и дом аббата принадлежали скорее мадемуазель Делоне, нежели ему; каждое утро он посылал узнать о ее распоряжениях; она прогоняла его слуг, если они ей не нравились, либо заставляла держать их вопреки его воле; он радовался всему, что исходило от нее. То было одно из старческих увлечений, граничивших с помешательством. Это вполне устраивало красавицу, и она говорила в свое оправдание:

— Ах, моя королева, если бы вы только знали, как приятно быть любимой с таким постоянством людьми, которых ты не любишь и не обманываешь! Нет ничего отраднее, чем быть любимой кем-то, кто уже не рассчитывает на себя и ничего от вас не требует!

Впоследствии я убедилась в этом на собственном опыте и знаю, что она была права.

В тот вечер мы с Ларнажем предпочли бы, чтобы они предавались любви в стороне, не мешая нам любить друг друга. Я собиралась сказать своему возлюбленному нечто очень интересное, когда меня прервали; ему не терпелось продолжить разговор, а соседи нам этого не позволяли. У мадемуазель Делоне были на то соображения; я еще не стала ее подругой, и хитрая бестия старалась меня использовать:

— Вы ведь останетесь в Со на два-три дня, не так ли, сударыня? Здесь соберутся необычные люди, с которыми мы намерены веселиться. Не отказывайтесь, госпожа герцогиня велела мне вас не отпускать.

Мне и самой хотелось остаться; я немного поупрямилась для вида, а затем согласилась. Ларнаж поблагодарил меня взглядом, от которого мое сердце затрепетало. Однако это было еще не все, ибо мадемуазель Делоне пожелала довести свою роль до конца.

— Госпожа герцогиня Менская сейчас занята составлением иска в тяжбе между усыновленными принцами и принцами крови; вы умная женщина, и она была бы рада посоветоваться с вами по этому поводу.

— Со мной, мадемуазель? — воскликнула я, страшно удивившись. — Я даже не подозревала, что такой процесс ведется, как же мне говорить о нем с теми, кому это известно?

— Это не совсем процесс, речь идет лишь о встрече со сведущими людьми; мы вам их покажем, и вы скажете свое мнение. Один из них придет завтра или, точнее, сегодня, это настоящий ученый.

— Мадемуазель, я не ученая женщина; избавьте меня…

— Это вас позабавит.

Я не настаивала, однако все это казалось мне в высшей степени странным, особенно то, что со мной искали знакомства, зная о моих отношениях с Пале-Роялем. Как правило, людей не допускали сюда лишь по одной этой причине. Мне не хотелось ломать голову над подобной загадкой, и я не стала ни о чем больше спрашивать, чтобы меня оставили в покое; в самом деле, мадемуазель Делоне увела своего старого Тифона, и мы с Ларнажем снова остались одни; по моему телу пробежала дрожь. Между тем мы ни о чем не говорили; наконец мой возлюбленный произнес таким тихим голосом, что я едва его слышала:

— Когда же, сударыня, когда же мы пойдем, как в Дампьере, любоваться этими милыми, этими горячо любимыми звездами, что так ласково нам светят? Ах! Не заставляйте меня томиться ожиданием, умоляю!

В самом деле, небо было усеяно звездами; в самом деле, праздничные огни уже гасли; в самом деле, гости, слегка пресытившиеся забавами и весельем, возвращались в дом группами, набродившись под сенью прекрасных деревьев. Я ничего не ответила, но посмотрела в сторону парка; Ларнаж понял и протянул мне руку; я машинально поднялась и последовала за ним.