Исповедь маркизы - [42]

— Я? Вовсе нет, но я была бы чрезвычайно счастлива, если бы могла обходиться без того, до чего мне нет никакого дела!

Все рассмеялись, но принцесса не обиделась. Беседа продолжалась и становилась все более приятной; она доставляла мне такое удовольствие, что я осмелела и приняла в ней участие; все меня ободряли. Кардинал де Полиньяк вовлек меня в разговор, и мне посчастливилось сказать ему в ответ остроту, одну из тех, что приносят успех. Моя реплика пришлась всем по вкусу, благодаря чему я тотчас же возвысилась в глазах присутствующих и завоевала репутацию умной женщины, с которой, следует сказать, никогда больше не расставалась, но это не значит, что я ее заслужила.

Разговор зашел о мученичестве святого Дионисия; внезапно кардинал повернулся ко мне и сказал:

— Можно ли себе представить, сударыня, что этот святой нес свою голову в руках на протяжении двух льё!

— Ах, ваше высокопреосвященство, — ответила я, — труден бывает только первый шаг!

XXI

Благодаря этим словам я сразу же добилась успеха. Кардинал немедленно передал их герцогине, которая похвалила мою остроту, стала ее повторять и заставлять других ее пересказывать; дело дошло до того, что это изречение осталось в преданиях, и его до сих пор цитируют. Как-то раз г-н Уолпол, которому это высказывание было неизвестно, услышал о нем и написал мне, чтобы разузнать всю эту историю; я сочла странным, что обязана рассказывать ему о ней. Мне казалось, что ради этого не стоило себя утруждать; с тех пор я произносила множество гораздо более удачных выражений, которых уже никто не помнит. Вот что такое вовремя вставленное слово!

Волею счастливого случая я оказалась в Со в один из тех ставших редкими после кончины короля дней, когда герцогиня Менская устраивала торжество; то был, по существу говоря, последний праздник перед тем, как на нее обрушились удары судьбы. Я всегда полагала, хотя со мной постоянно спорили, что это веселье было призвано скрыть нечто тайное, впоследствии ставшее явным. Принцесса хотела убедить всех в том, что она вновь предается забавам, чтобы отвлечь наше внимание, ибо у господина регента не было привычки проникать в чужую душу; если бы не Дюбуа, его обманывали бы с утра до вечера.

Ее высочество возобновила представление, которое давали раньше, но я его, разумеется не видела, ведь я ничего еще не видела; стало быть, для меня оно оказалось новым. Я не была настолько глупа, чтобы скрывать свой восторг и радость; благодаря похвалам я держалась непринужденно и не выглядела робкой провинциалкой.

Мадемуазель Делоне придумала либретто или, точнее, канву праздника. Стихи сочинил Ларнаж, мой милый Ларнаж, который не помнил себя от радости и о котором я сожалела от всего сердца. Мне казалось, что он стоит на пути к богатству и власти. Герцог Менский не говорил с юношей, но герцогиня часто подзывала его к себе и осведомлялась, как продвигается программа празднества, все ли в порядке и не предвидится ли каких-нибудь затруднений. Я находила, что она обращалась к Ларнажу чаще чем следовало, и расценивала эту настойчивость как знак внимания.

Госпожа герцогиня Менская — следует рассказать, что она собой представляла, так как мне придется часто о ней говорить, — госпожа герцогиня Менская была, как известно, внучка Великого Конде, которая из-за слепой любви Людовика XIV к своим бастардам была низведена до положения, столь недостойного ее происхождения. Герцогиня была не особенно красивой (я говорю о ее молодости, ибо в ту пору, когда я с ней познакомилась, ей уже было сорок два года); она была изящная женщина с выразительными чертами лица и гордым, властным рисунком рта, красноречиво свидетельствовавшим о ее характере. Она была очень маленького роста и бесилась из-за этого; все ее родные были такими же коротышками; герцогиня притворялась, что посмеивается над этим, но раздражительность ее никуда не девалась. Она была очень умна, причем умна на разный лад: порой ее ум был очень возвышенным, а временами крайне практичным; она использовала эти его качества по своему усмотрению. Герцогиня слыла сумасбродкой, но отнюдь не являлась ею; она просто была незаурядной особой. Герцогиня Менская желала все знать и объять необъятное; она поднималась поочередно на все престолы и стремилась быть царицей повсюду, а ее двор в Со был более блестящим, чем королевский. Эта честолюбивая интриганка не была злой, но не была и доброй; она не стала бы творить зло без нужды, ради одной лишь забавы. Так, герцогиня не считалась ни с чем, коль скоро она могла от этого выиграть. Она испытывала к герцогу Орлеанскому самую лютую ненависть и пыталась заручиться моим обещанием никогда больше не появляться в Пале-Рояле. К счастью, г-н де Сент-Олер доказал ей, что мой муж нуждается в моей поддержке и мы должны добиться успеха.

— Что ж, поезжайте туда, раз так надо, — заявила принцесса, — но я надеюсь, что вы недолго будете там бывать.

Впоследствии я поняла, что она хотела этим сказать.

Близилась ночь; праздник начался с иллюминации садов и водоемов. Волшебное зрелище! Ужин, накрытый в зеленом театре, где фавны и лесные дриады подавали нам кушанья, был прелюдией к костюмированному представлению. Все блистали умом, и я старалась не отстать от других. Стоило поднять глаза, и я встречала обращенный ко мне взгляд Ларнажа, пожиравшего меня глазами. Похоже, мои остроумные реплики приводили его в изумление, и он отваживался лишь на то, чтобы удивляться. Признаться, мне очень хотелось, чтобы Ларнаж осмелел; я поощряла его как могла, прибегая к невинным и бесхитростным ухищрениям. За столом он сидел далеко от меня. После ужина веселье продолжалось до самого утра, оправдывая свое название бессонная, или грандиозная ночь, как называли подобные празднества.