Исповедь маркизы - [41]

Благодаря необычайному благоволению Людовика XIV господин герцог Менский снискал особое положение, и ему все прощалось. К герцогине Менской относились хуже и судили ее строже, однако обходились с ней осторожно — ее ум внушал всем страх. Хотя герцогиня и не была такой уж злой, она умела кусаться и у нее была мертвая хватка.

Более всего мне не терпелось увидеть герцога Менского, отца Ларнажа. Я питала к молодому человеку определенную слабость, в которой я не отдавала себе отчета и которая влекла меня в дом в Со сильнее, чем удовольствия, на какие не скупились его хозяева. Карета прибыла за мной в назначенный час; мне прислали в качестве кавалера человека, вызывавшего много толков при покойном короле, — любовника госпожи принцессы де Конти, самой важной вдовствующей дамы высшего света, дочери Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер. Этот красавец Клермон, за которым гонялись в его молодости все дамы, обладал дурным вкусом: он предпочел самой восхитительной в мире принцессе мадемуазель Шуэн, любовницу господина дофина, толстую и безобразную девицу! Король перехватил с помощью тайных агентов почтовой службы несколько посланий повесы его любовнице, высмеивавших г-жу де Конти и не оставлявших никаких сомнений в измене, жертвой которой она стала. Его величество позвал принцессу, сурово ее выбранил, показал переписку и заставил прочесть ему письма вслух — очевидно, это была для нее жестокая пытка. Затем король простил свою дочь, отправил г-на де Клермона в ссылку, выдворил Шуэн из дома госпожи принцессы де Конти, где она была не только соперницей, но и фрейлиной, и все вернулось к заведенному порядку, не считая того, что Монсеньер, воспользовавшись случаем, похитил Шуэн и сделал ее сначала своей любовницей, а затем женой. Она стала г-жой Ментенон в миниатюре. Шуэн была умная, а также сердечная особа, несмотря на то что она допустила по отношению к принцессе небольшую подлость. У всех случаются невольные затмения.

После смерти господина дофина она удалилась в монастырь и стала жить там на скудную пенсию; она ни с кем не встречалась, ни во что не вмешивалась и умерла в уединении, забытая всеми, совсем еще молодой.

Когда я познакомилась с г-ном де Клермоном, он показался мне недалеким человеком с остатками былой красоты и весьма внушительным видом, напыщенным баловнем женщин, полагающим, что он это вполне заслужил. Кавалер держался со мной необычайно учтиво, однако я не стала бы о нем говорить, если бы не упомянутое выше обстоятельство, принесшее ему известность при дворе и наложившее отпечаток на всю его жизнь.

Мы прибыли вместе с ним в Со довольно рано. Там все суетились, готовясь к грандиозной ночи, давно не устраивавшейся забаве, за которой таилось нечто совсем другое. Мадемуазель Делоне встретила меня у кареты и повела к принцессе, вокруг которой в ожидании лучшего толпились дамы.

Это общество отнюдь не походило на королевский двор. Все непринужденно смеялись и беседовали, независимо от чина, не думая об этикете. Здесь царил дух восхитительной вольности, у которой, однако, не было ничего общего с распущенностью. Прежде всего я увидела там кардинала де Полиньяка, маркизу де Ламбер, первого председателя де Мема, г-на де Сент-Олера, г-жу Дрёйе и многих других, которых я забыла и вспомню позже.

Вот уже в моей памяти всплывают Давизар и аббат де Вобрён. О Боже! Как давно я не вспоминала этих людей!

В одном из уголков гостиной я заметила мужчину, который затаился, когда мое имя произнесли вслух: то был Ларнаж! Ларнаж в доме господина герцога Менского! Ларнаж, которого, вероятно, его отец собирался вот-вот признать; Ларнаж на пути к богатству и славе. Ах! Господи, почему я не стала его ждать! Вероятно, следовало лишь запастись терпением! Ларнаж показался мне очень красивым, прекрасно одетым и даже весьма уважаемым здесь человеком, что тоже было неплохо. Если бы он рассказал мне о своих первых шагах к успеху, я дождалась бы остального!

Герцогиня Менская принялась всячески меня расхваливать, а ее придворные, разумеется, ей вторили. Мне оставалось возомнить себя чудом ума и красоты; к счастью, я была скорее наделена гордостью, нежели тщеславием. Я не поддалась на обман и продолжала оценивать себя в соответствии со своими достоинствами, ничуть не больше, и довольна этим по сей день.

Собирались дать представление комедии, и принцесса немедленно предложила мне роль. Я попыталась отказаться, сославшись на свою бездарность, но герцогиня возразила, что с такими глазами, как у меня, женщина способна на все.

Затем герцогиня Менская спросила у г-на де Клермона, почему он не привез г-жу д’Эстен.

— Сударыня, госпожа д’Эстен больна; она не смогла прибыть в распоряжение вашего высочества.

— Госпожа д’Эстен больна? Как! Неужели мы не увидим госпожу д’Эстен? Ах Боже мой, как мне это неприятно! Боже мой, как же это меня огорчает! Бедная госпожа д’Эстен! Пусть немедленно пошлют узнать о ее здоровье, пусть отвезут ей дорожные носилки; она должна приехать! Раз бедняжка страдает, мы будем ее лечить, но пусть она приедет!

— Боже мой, сударыня, — заметила г-жа де Шарсон, — я и не думала, что ваше высочество так печется о госпоже д’Эстен!