Исповедь любовницы Сталина - [14]

— Вас устраивает такое предложение?

— Сейчас же уходите, будем считать, что сегодняшней встречи у нас не было.

— В. А., почему вы не хотите меня угостить чашечкой кофе? — нахально улыбаясь, проговорил Ягода.

— Я очень устала, завтра утром репетиция, вечером спектакль, мне надо отдохнуть.

— Простите меня, дорогая В. А., за некоторую примитивность, но это была еще одна важнейшая проверка.

Я перестала обращать на него внимание. Подошла к окну, на плечи накинула пуховый платок. Ягода попытался меня обнять. Я его оттолкнула. Поскользнувшись о паркет, всемогущий начальник ГПУ упал на пол. Он подполз ко мне на коленях:

— Верочка! Я озолочу вас! У меня есть деньги. Простите, но я ничего не могу с собой поделать. Я люблю вас! Не смейтесь! Это правда. Зачем вам сдался этот мерзавец, псевдогрузин, рябой Джугашвили? Он же сын алкоголика, в котором прочно заложено разбойное начало вонючих предков. Я разойдусь с женой, уйду из органов, вернусь к своей прежней профессии фармацевта. Понимаю, что для серьезного размышления необходимо время. Умоляю вас на коленях, пересмотрите свое отношение ко мне! Я достану иностранные пасторта, мы уедем в Америку, Францию, Англию, только там вы познаете настоящую жизнь. Одно ваше слово!

— Вы, Ягода, жалкий фигляр, перестаньте юродствовать! Убирайтесь из моего дома! Вы мне осточертели. Идите в цирк работать клоуном.

Ягода поднялся. Передо мной снова стоял выхоленный, холодный, барственно-надменный чекист.

— Повторяю, если вы, Давыдова, когда-нибудь сделаете самый незначительный промах и попадете в наши сети, запомните, что я вас так просто не выпущу. Сам отвезу в женскую Новинскую тюрьму и запру в камеру, где содержатся самые низкие твари. — Потеряв над собой контроль, он злобно прокричал — Курва! Я с тобой все равно рассчитаюсь! На коленях будешь ползать, сапоги целовать, уркам заставлю языком задницы лизать.

Разбитая, в одежде, свалилась в постель. Утром не имела сил ехать в театр. Вызванный врач дал освобождение от работы. Днем приехал директор театра.

— В. А., как вы не вовремя захворали! Сегодня намечен закрытый спектакль, проданы билеты, ожидается правительство. Родненькая, выручайте! Мы пришлем за вами машину.

Не помню, как очутилась в театре. Костюмерша помогла одеться. Полумертвая села за грим. Мой выход… Ничего не слышу, почему-то пропал оркестр, куда-то исчез дирижер. В глазах двоилось… Из забытья вывели аплодисменты. Краешком глаза посмотрела в правительственную ложу. Улыбающийся Сталин и его подчиненные стоя аплодировали. После окончания спектакля меня пригласили в их ложу. Сославшись на плохое самочувствие, уехала домой. Ночью позвонил Сталин:

— В. А., что случилось? Вас кто-то обидел?

— И. В., простите меня, нет сил разговаривать.

— Когда мы вас увидим?

— Я свободна в следующий понедельник.

— Поправляйтесь. Вам привезут фрукты, рыбу, икру, мясо, шоколад.

Наступил понедельник. В семь часов вечера поехала к Сталину. Меня провели в его кабинет. Там находились Маленков, Поскребышев, Ежов, Молотов. Вид у Сталина был озабоченный. Он сел за письменный стол. Маленков включил какой-то прибор. Услыхав голос Ягоды, я вздрогнула и стала искать его глазами. Посмотрев на меня испытующе, Сталин сказал:

— В. А., внимательно прослушайте эту запись, вопросы будут потом.

Спектакль, разыгранный Ягодой, был записан на пленку. Ко мне подошел Сталин.

— Мы знаем, В. А., что за последние четыре месяца вам пришлось много пережить, что на вашу долю выпали серьезные испытания. Могли бы вы в письменной

форме подтвердить, что все это не было заранее подготовленной инсценировкой?

— Конечно.

— В таком случае садитесь за письменный стол* не торопитесь, посторайтесь все вспомнить, мы с товарищами выйдем, чтобы вам не мешать.

Писала больше часа, написанное передала Сталину.

— Пока мы будем обедать, ваше объяснение напечатают.

Из-за подавленного состояния не могла притронуться к еде.

— В. А., нам пора объясниться! — тепло сказал И. В. Закурив трубку, он сел в кресло. — Слова не ветер мы не бросаем. Нам давно известно, что Генрих Григорьевич Ягода — большой негодяй. Мы тщательно во всем разберемся, сопоставим факты, а потом примем меры. Вы не должны на меня сердиться, в этом мире я очень одинок.

Если бы этот человек захотел стать драматическим актером, он достиг бы невиданных высот. И. В. обладал удивительным обаянием, он мог очаровать кого угодно. На какое-то мгновение мне его стало жалко. Сталин воспользовался минутной слабостью, обнял меня, был нежен, внимателен, ласков.

— Опять соскучился, Верочка. С того самого дня, как ты уехала, у меня никого не было…

За завтраком И. В. тихо сказал:

— Я прочту тебе стихотворение Александра Блока:

Бегут неверные дневные тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Озарены церковные ступени.

Их камень жив — и ждет твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,

Одетый страшной святостью веков.

И, может быть, цветок весны уронишь

Здесь в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Ложится мгла на старые ступени…

Я озарен — я жду твоих шагов.

Откровенно говоря, я была потрясена: Сталин и Александр Блок.