Как же это понимать? Рассуждал теперь я, лежа на нарах. Будь я компьютерным аналогом игрока, я ведь и одет был бы соответственно... в летную форму... Но явился я сюда, в чем сидел за компьютером. Но материально войти в компьютер невозможно! Значит, я вошел не материально. Ну, положим, это я уже объяснял себе и другим, но это не объясняет метаморфозы с одеждой. Единственное, что объединяет оба момента без противоречий - это концепция души. Ибо только она может легко меня видимую оболочку. Почему приведения часто и наблюдают в той одежде, в какой человек был перед смертью.
Вот когда меня прихватило по-настоящему! Вот когда барачная сумрачная и дымная синь стала черною. Когда осознал я, наконец, что УМЕР! Не сознание, не какая-то там дурацкая порция информации, называемая нашими интеллектуалами личностью, а ДУША! вот что вошло в компьютер. Моя душа. Отделенная от тела.
Значит, когда меня огрело током, я умер, и душа, отделившись от тела, перешла во временное хранилище. Это мне еще повезло, что я сыграл не в тот ящик... выходит, там, в Большом мире лежит на полу хладный труп?! А мои злоключения здесь - всего лишь... загробные странствия души! Странствия эти бывают разными. У меня вот такие... Теперь мне стало понятно в полное мере Евангельское выражение, сказанное Христом: "В доме Отца моего обителей много".
Слезы полились из моих глаз. На меня сошло Откровение. Конечно, разве может страдать порция информации? Страдать может только душа! А я страдаю, это очевидно.
- За что, Господи! караешь ты меня такой обителью?! - вскричал я во весь голос.
- Эй, вы! - заорал кто-то, - хватит причитать! Уснуть не даете, доннерветтер!
Разбуженные моим воплем обитатели барака зашевелились, как потревоженные собачьими клыками блохи. Людвиг вступился за меня, сказав: "Может же человеку приснится кошмар". А я лежал, охваченный ужасом, и не помышлял о сне. Какой тут сон, когда ты умер!
Мало-помалу я все же успокоился, вытер слезы и сопли и лег недвижно, таращась в темноту аидова царства. Но мысль моя по инерции катилась все в одном направлении, как дрезина по рельсам. У меня даже обнаружилось любопытство: а может, среди моих товарищей тоже обретается заблудшая душа? Впрочем, откуда здесь взяться чужой душе, в моем компьютере... Они, виртуалы, по своему даже счастливы.
- Людвиг! - позвал я друга шепотом. - Скажи мне... У тебя есть душа?
- Спрашиваешь, - отозвался мой товарищ полусонно. - Я же не турок какой-нибудь. Христианин. Лютеранской веры я, опять что ли забыл?.. Спи, камрад... Эх, маму видел во сне...
Он тихо захрапел, и я опять остался в своем одиночестве, сплетать бесконечную нить мысли. Утром - утро вечера мудренее! - ко мне пришла надежда. Нет, сказал я себе, не мог я умереть окончательно. Если душа ушла недалеко, значит, она может вернуться обратно. Лишь бы не оборвалась какая-то там серебряная нить, связывающая душу с телом. И мне кажется, я чувствую эту связь. В конце концов, йоги и шаманы по собственному желанию отделяют душу от тела и могут совершать неглубокие вылазки в загробный мир. А потом благополучно возвращаются. Стало быть, и я могу вернуться! Но если шаман возвращается своей волей, то меня может вернуть только Игра. Вернее, ее окончание. Ну и, разумеется, моя вера. Главное, ребята, верить. Я теперь верю.
6
Однажды, в один препакостный голодный вечерок, когда шедший целую неделю подряд моросящий дождь готов был свести нас с ума, меня неожиданно вызвали к коменданту лагеря. Я вспомнил американского агента, допрашивавшего меня. Конечно, ведь меня поместили в лагерь временно. Он так и сказал. А я-то, по своей русской привычке, думал, что обо мне забыли. Ан нет! Спецслужбы ничего никогда не забывают. Несомненно, они почувствовали, что я скрываю какую-то очень важную тайну. Что я сам являюсь тайной. И поэтому, ради ее раскрытия они выпотрошат меня как курицу.
Начальник лагеря полковник Лоренс Нобл встретил меня, сидя в кресле за своим столом и занимаясь какими-то бумагами. Я доложил по форме о своем прибытии и застыл в ожидании. Полковник еще до войны ушел в отставку, но долг позвал его вернуться в ряды Королевских вооруженных сил. Это был грузный, под прессом прожитых лет слегка обрюзгший человек, чем-то напоминавший мне французского артиста Жана Габена. Может быть, неторопливостью своей или твердостью характера.
Лоренс Нобл предложил мне сесть, что меня удивило. Потом он предложил мне закурить, что удивило меня еще больше. Я с жадностью затянулся хорошей сигаретой. Последнее время мы курили исключительно чинарики, милостиво брошенные охраной.
- Вот что, Мартин, - сказал полковник, подняв тяжелые веки и уставясь на меня мутноватым взором, - Тут к тебе пришли на свидание.
В лагере все меня знали как Мартина фон и так далее. Подлинное мое имя, как я понимаю, было известно только американским спецслужбам. Ну и, конечно, Джейн. Ее образ как-то стерся в моей памяти, потускнел, как старинный дагерротип. Я не ждал ни от кого тепла, я был готов к сражению за свою жизнь. Я не хотел сгинуть в каком-то дурацком компьютере, пусть даже и в своем.
