Исповедь Джо Валачи - [3]

Многие из этих опасений были, безусловно, обоснованны, но, с другой стороны, в некоторой части протестов просматривалась явная заинтересованность. Самыми громкими были голоса тех, кто через некоторое время стоял у истоков создания Америко-итальянского совета по борьбе с диффамацией, исполком которого впоследствии был до краев заполнен родственниками и близкими членов «Коза ностры». Одним из них был председатель профсоюза булочников Дэниел Дж. Мотто, недавно приговоренный к тюремному заключению как активный участник попытки проникновения в административные структуры Нью-Йорка. Лучше всех ответил на все эти выпады сам Валачи, узнавший о развернутой против него кампании. «Чего они разорались? — спросил он меня. — Я пишу не об итальянцах, а о мафиози».

Мои друзья в Министерстве юстиции уверили меня, что беспокоиться не о чем — такие протесты неизменны при возбуждении уголовного дела против лиц итальянского происхождения. Уже в январе мне довелось убедиться, что ситуация может стать угрожающей. Однажды в субботу, когда я работал с Валачи в тюрьме округа Колумбия, мне неожиданно позвонил Розенталь и попросил как можно скорее приехать к нему. При встрече он сказал: «У нас неприятности», и показал мне кипу писем от членов Конгресса США на имя генерального прокурора Катценбаха, причем все они были связаны с публикацией в «Прогрессо». Некоторые письма были агрессивны, другие — нет. Уважаемый всеми сенатор от штата Род-Айленд Джон Пасторе, например, просто просил предоставить ему информацию для составления взвешенных ответов на письма, связанные с этой газетной статьей.

Розенталь попросил ему набросать ответ на все эти послания. Я помог. Мой главный аргумент заключался в том, что рукопись Валачи представляет собой уникальный социальный документ по определенному периоду истории США, что это — не описание быта конкретной этнической группы, а скорее история жизни одного человека. Кроме того, как тонко подметил в своем исследовании «Организованная преступность в Америке» Гэс Тайлер, один из ведущих американских социологов, организованная преступность не является «продуктом итальянцев, евреев или пуэрториканцев, хотя и охватывает представителей и этих, и других этнических групп. Организованная преступность есть продукт нашей национальной культуры».

Розенталь был уверен, что этот ответ поможет утрясти все проблемы. Но, как оказалось, мы опоздали, и 1 февраля 1966 года делегация из 12 итало-американцев встретилась в Вашингтоне с Катценбахом, Хандли и Фредом М. Винсоном, заместителем прокурора по уголовным делам. В состав делегации входили четыре конгрессмена — Питер В. Родино-младший, Джозеф Г. Миниш и Доминик В. Дэниелс (все — от штата Нью-Джерси), а также Фрэнк Аннуцио от штата Иллинойс. Они потребовали остановить издание рукописи и грозили дойти до Белого дома.

Покойный сенатор Роберт Ф. Кеннеди, который прежде занимал пост генерального прокурора, также не смог меня утешить, когда я пришел к нему посоветоваться. «Они собираются к президенту Джонсону, — сказал он. — Тот вполне может с ними спеться. Велит Нику дать отбой затее с книгой, а Ник бороться не станет».

Хотя доподлинно не известно, что именно произошло между Джонсоном и Катценбахом, мне удалось выяснить, что протесты были переданы президенту его специальным помощником Джеком Валенти. Вскоре после этого Министерство юстиции полностью изменило свою позицию в отношении книги Валачи, несмотря на то, что ключевые фигуры Министерства были против этого. До тех пор, пока за дело не взялась администрация, Винсон был категорически против. Хандли, превративший борьбу с организованной преступностью в приоритетное направление деятельности министерства, рассказывал мне потом, что именно это и стало одной из причин его отставки. Заместитель генерального прокурора по вопросам гражданского права Джон Дуглас, в обязанности которого входило обеспечение судебных процессов по запрещению книги, тщетно пытался найти компромиссное решение. Наиболее ясно выразил замешательство министерства известный своей прямотой Дуглас, когда я попытался завести с ним разговор на эту тему. «Питер, — сказал он. — Я даже не собираюсь говорить с вами об этом в неофициальном порядке».

И вот 8 февраля мне позвонил Джек Розенталь. «Боюсь, — сказал он, — нам придется сворачивать дела».

— Что произошло? — спросил я.

— Нас совсем доконали.

Я сказал Розенталю, что не могу понять, как Министерство юстиции, самое независимое из всех министерств, может столь легко поддаваться откровенному политическому давлению.

«Знаете, — сказал он, — нет ни окончательного решения, ни официального распоряжения, но дела наши из рук вон плохи. Надежды у меня почти не осталось».

После того как было решено книгу «зарезать», мне предложили материально компенсировать затраченное время и понесенные расходы, но до конкретной суммы разговор не дошел, потому что я наотрез отказался.

Покойный сенатор Роберт Кеннеди, который был моим другом, рассказал мне, что Катценбах, тоже близкий ему человек, просил его «поговорить» со мной. Кеннеди отказался вмешиваться, поскольку считал предосудительным для Министерства юстиции отказываться от своего слова, коль скоро оно уже дало добро на публикацию рукописи.