Исповедь дезертира - [3]

Я копался в ящике с рожками и никак не мог найти полного. Сержант все еще крутился где-то рядом, наверное, искал в другом ящике, я боялся на него посмотреть. Его окрикнул второй сержант.

— Пахом, капитан тебя за помидоры подвесит, ты че здесь возишься?

— Да вот придурок попался, никак рожок не найдет! — и уже обращаясь ко мне: — Ты, робот недоделанный! Через минуту чтоб был у танка!

И вдруг там, где стоял танк, раздался оглушительный взрыв, грозную машину охватило пламенем. Ближняя стрельба вначале захлебнулась, потом на мгновенье возобновилась и смолкла вновь. Пламя заполнило всю дальнюю часть коридора, раздались истошные крики. Опомнившись, я увидел у себя в руках рожок с патронами, присоединил его к автомату, как учили на уроках начальной военной подготовки, побежал было к танку, но понял, что через огонь не прорваться. Выход из тоннеля был перекрыт. Решил найти путь к своим через тыловой двор, свернул за угол, потом за другой, пробежал улицей, еще повернул — везде тихо. Куда подевались горожане? Выскочил на площадь, похожую на ту, где мы занимались строевой, — она была забита военными: одни стояли в ровно выстроенных рядах, другие просто толпились, третьи озабоченно сновали взад-вперед. Меня остановил какой-то прапорщик, сурово спросил:

— Кого потерял?

— Полк 1039, наш начальник Смайкин, капитан…

— Тут тебе не гражданка, здесь командиры, а не начальники, — прапорщик окинул меня с ног до головы насмешливым взглядом, показал на подъезд стоящего недалеко дома: — Смайкин там.

Я нерешительно пересек площадь, вошел внутрь здания. В подъезде было тихо, лишь с верхних пролетов лестницы раздавался неясный гул голосов.

Прислушался, стараясь различить голос капитана Смайкина, но вместо этого вдруг отчетливо услышал, как кто-то сказал:

— Смайкин, ну куда ты в самое пекло? Они и без тебя продержатся. Передали по связи, наши уже подтаскивают технику.

— Хрена лысого они продержатся! Там половина призывников необученных. Ты что же, предлагаешь мне бросить этих салаг?

Вот тут-то, видимо, и родилась в моей голове еще неосознанная мысль о побеге. Подъезд был сквозной, и я на цыпочках, стараясь не шуметь, побежал к запасному выходу. Дверь поддалась не сразу, но все же, хоть и со скрипом, открылась. В лицо пахнуло весенним ветерком, и я увидел небольшой пустырь с редкими, уже зеленеющими деревьями, а за ним, в отдалении, горы. Справа и слева к пустырю подступали дома, в основном пятиэтажки. Прижимаясь к стенам домов, я стал уходить в неизвестность по безлюдной улице… Но с каждым шагом приходило понимание: это называется дезертирством. Тут же начал искать оправдание: ведь присягу я пока не принимал. Значит, мой побег нельзя назвать изменой. Только куда податься? Вспомнил деревню в Тульской области, где на лесном кладбище похоронен отец. Может, туда, в его дом? Он и сейчас пустует. Буду пробираться где пехом, где на попутках, все равно, лишь бы подальше отсюда.

Потом сообщу как-нибудь матери в Москву, она поймет. А если меня поймают и расстреляют за дезертирство по законам военного времени? И плевать им на то, что присягу не принимал? Хотя какое военное время? Россия ни с кем не воюет. Мысли путались в голове. Я толком не представлял, какие наказания предусмотрены дезертирам в современной армии, но чем дальше уходил, тем страшнее мне становилось. Начал осознавать, что меня станут искать и дома, и в отцовской деревне, и обязательно разыщут. Значит, нечего и думать о родных местах. Уходить надо в горы, благо, они рядом.

Мысль о горах меня окрылила, страх улетучился, но ему на смену пришло другое чувство — чувство стыда. Разве так воспитывала меня мама? И разве в своих мальчишеских мечтах я видел себя дезертиром? Но и это чувство поблекло, когда вспомнил подбитый танк и горящих в нем заживо ребят.

Может быть, со временем, они и стали бы героями, если б кто-то не распорядился их жизнями так бездарно и жестоко…

Беглец

Я благополучно пробежал уже целый квартал, петляя по дворам, где была меньше вероятность нарваться на военных. Неожиданно в одном из дворов увидел развешенные после стирки вещи: серый, толстой вязки свитер, потертые джинсы, постельное белье. Сорвав с веревки одежду, стал подыскивать место, где бы можно было переодеться, и вскоре нырнул в глухой, пропахший сыростью тупичок, куда, видимо, сваливали мусор.

Прижавшись к глухой стене дома, снял с себя военную форму, натянул оказавшиеся почти впору свитер и джинсы. Обмундирование скомкал, завернул в валявшуюся на земле газету и бросил в кучу мусора. Туда же отправил и автомат, завалив его каким-то хламом. Решил, что гражданский человек с оружием может вызвать лишние подозрения.

Вдруг рядом послышалось какое-то шуршание. В испуге затаил дыхание. Тишина. Потом опять непонятный звук, и что-то зашевелилось под газетами. Присмотревшись, увидел крысиную морду. Два злых глаза, как буравчики, уставились на меня. Поначалу отлегло от сердца, но неожиданно сам ощутил себя такой же крысой. Показалось даже, что мое тело покрылось короткой и серой шерстью. Ощущение было столь сильным, что не удержался, посмотрел на руки — нет, обычные пальцы, а не мерзкие крысиные коготки. Что же касается шерсти — вот уйду скитаться по горам, может, и обрасту, превращусь в снежного человека… Все лучше, чем в крысу.