Испорченный - [31]

Питер улыбается. Когда он веселится, в уголках глаз появляются морщинки.

— Это не то, что я имел в виду, но все-таки твоя техника удерживания стакана безупречна.

Я смеюсь. Не знаю точно что, но что-то есть в Питере, отчего мне становится легко. Будто я уже вечность знаю его, и что бы я ни сказала, он поймет. Все равно что.

Приносят салаты. Официант ставит тарелки в стороне от нас и уходит. Выглядит аппетитно.

Поднимая вилку, я говорю:

— В прошлый раз я так и не смогла тут поесть. Я немного разозлилась и напала на официанта.

Питер держит лист салата на вилке и замирает.

— Не может быть.

— Может. Парень, с которым у меня было свидание, распускал руки. Я пыталась стерпеть это, но взбесилась. В итоге я выпрыгнула из кабинки, будто начался пожар. И столкнулась с прямо тем парнем. Парень-официант, о котором идет речь, стоял на другой стороне зала около бара. — Его поднос упал, будто в замедленной съемке. Я больше чем уверена, что он плюнул мне в тарелку, перед тем, как принести еду.

Улыбка Питера гаснет.

— Почему ты терпела, когда тебя лапали?

Я пожимаю плечами и накалываю салат на вилку.

— Потому что я хочу быть нормальной. Если ты не заметил, я в полной заднице.

Он ударяет меня мрачным взглядом. — На самом деле я заметил, что ты немного ненормальная. Например, у тебя аномально большие глаза. Они слишком сверкают. И твой рот — что ж, давай просто скажем, что он очевидно неисправен, — Питер ухмыляется и поднимает вилку.

— Замолчи, — я улыбаюсь ему и качаю головой.

Питер усмехается и машет вилкой, пока говорит.

— Нормальность переоценивают. Что получают нормальные — муж болван, два с половиной ребенка, дом и собака? Ты серьезно хочешь это все? Конечно, один из тех детей будет очень забавно смотреться, когда все разделено пополам. Кто захочет половину ребенка?

Я улыбаюсь, но улыбка быстро исчезает. Я разговариваю с Питером, будто знаю его, будто всегда знала его. И меня не беспокоит, что он подумает. Он завоевал мое уважение и большую часть моего доверия раньше, в классе. Он не судил меня. Не обвинял. У меня никогда не было такого друга, ну, по крайней мере, из парней. Чаще всего, когда рядом были парни, я держала рот на замке. Я не хотела, чтобы они знали меня или то, что со мной произошло. Не хочу с этим связываться. Каким-то образом, Питер помог мне справиться с этим, и чувства, которые парализовали меня раньше, просто исчезли. Не знаю, как он сделал это.

— Я уже больше не знаю, чего хочу. Я привыкла. Но это не то, о чем я думала, говоря о нормальности. С тех пор как это произошло, — я с трудом глотаю и надолго замолкаю, — скажем, так, у меня есть проблема. У меня не получается сходиться с людьми. Я вроде как думаю, что если буду бороться с этим, все станет лучше, — я не смотрю на него. Я пыталась заставить себя заняться с ним сексом в ночь нашей встречи. Он сексуальный, мне нравилось к нему прикасаться, но мое сердце так не чувствовало.

Питер морщится. Он не понимает.

— Ты думаешь, если переспишь с тем, кто тебе на самом деле не очень нравится, ты сможешь пережить то, что с тобой случилось?

Я хлопаю глазами.

— Нуу, когда ты это говоришь, звучит как-то глупо.

Питер смотрит на меня с открытым ртом. — Это глупо.

— Эй, это было грубо, — я накалываю салат и запихиваю его в рот.

— Иногда лучше грубость. Так скажи мне, после того как ты позволишь парню тебя осквернить, что будет потом? Ты снова позволишь ему повторить?

Я смотрю на него. Хороший вопрос, хоть из-за него я и начинаю ерзать на стуле. Утыкаюсь в салат, но чувствую, что Питер смотрит. Его взгляд такой глубокий. Я сбрасываю его. Питер опять приступает к еде.

— Не знаю, — говорю я. — Я думала, что это поможет стереть некоторые вещи. Знаешь, вытолкнуть воспоминания, которые застревают все глубже в голове. С тех пор у меня никого не было. И я думала, что это поможет.

Питер прекращает есть. Его глаза расширяются. Он как-то странно смотрит на меня. Он говорит тише.

— Так вот, что ты со мной делала?

Я не отвечаю. Питер улыбается и трясет головой. Откладывает салат и отклоняется на спинку стула.

— Хорошо, я собираюсь сравняться с тобой.

Он сжимает губы в тонкую линию и затем выпускает воздух из легких. Его руки на столе. Указательный палец нервно барабанит по столу.

— Я сделал то же самое.

Я наклоняю голову и говорю: — Ну да, конечно.

Он криво улыбается мне. — Я не тот, кого можно назвать уравновешенным.

— Кто так говорит?

— Не знаю, — он пожимает плечами. — Все. Моя мама, отец, сестра, кузены и другие люди, которые знают меня. Я принял предложение о работе и свалил. Они думают, что я сдался, особенно после того что случилось.

Он подносит янтарную жидкость к губам и выпивает одним махом.

Питер ставит бокал. Его глаза не фокусируются ни на мне, ни на чем-либо еще. Будто он погружен в воспоминания.

— Мы — я и Джина — были на Рождество в Нью-Йорке. Мы были в «Radio City», а потом пошли на ужин. Уже было поздно. Она собиралась уходить, но я хотел зайти в «Rockefeller Center». Хотел встать на колено под елкой и попросить ее выйти за меня.

Он улыбается. Это практически разбивает мне сердце. Я знаю эту улыбку. Это болезненное воспоминание, что-то, что должно было стать настоящим счастьем, но обернулось другой стороной. Я чувствую груз его истории, то, как он с трудом произносит слова. Он кашляет, и его глаза переключаются на мои.