Посреди плоской равнины был всего лишь один объект. Далеко. Оттуда, где я находился, было не разглядеть. Я рывком приблизился.
Это был сам Клаус. В своем внутреннем мире он выглядел гораздо хуже, чем в жизни. Тощий, будто его месяц не кормили. Бледная кожа. Истлевающие одежды на теле. Примотанный массивными железными цепями к столбу, он был лишен подвижности.
Этакий тип святого мученика. И взгляд подобающий — горящий, ощутимо прожигающий.
Таким лишь бы помучиться. Заодно и всех вокруг мучают. Как его делать счастливым? Распять? Сжечь? Колесовать? А перед этим дать возможность донести до людей свою правду? Можно даже варианты не прогонять. Меня не поймут, если я устрою что-нибудь в этом роде.
Я встал перед ним так, чтобы видеть его лицо и сказал:
— Клаус, поговорим?
Бургель промолчал, нарочито подняв глаза вверх, чтобы не видеть меня. Чем его задеть, чтоб снизошел? Может, на жадности сыграть? Такие бессмысленных трат не любят.
— Ты заплатил двенадцать золотых за исполнение желания. Если ты отказываешься от контакта — деньги не возвращаются, желание не сбывается, и ты теряешь право подачи нового прошения на срок до двадцати лет.
Клаус сверкнул глазами на меня и крайне тихо произнес:
— Говори.
— В чем твое счастье?
— Мое счастье? При чем здесь мое счастье? Главное, чтоб все остальные были счастливы, а я им в этом помогу.
Я представил, как он будет «помогать» и содрогнулся.
— А сам не хочешь, значит?
— Если я буду счастлив, значит, кто-то другой будет несчастлив. Принцип компенсации. Так вот. Я не хочу быть счастливым за чужой счет.
— Пример приведи, — устало сказал я. Спорить с ним было бессмысленно, но ясность не помешает.
— Например, мне понравилась девушка. И эта же девушка нравится еще кому-то. Если он познакомился с ней раньше меня, то я, добившись взаимности у девушки и став счастливым, сделаю несчастным другого. Если же он познакомился позже, то, ясное дело, мне надо уйти, чтобы не мешать ему стать счастливым с ней.
— Это ты сам придумал? Или подсказал кто?
— Сам.
— А о девушке ты подумал? Если ей ты больше нравишься?
— Ну, такого быть не может! — Клаус смутился. — Посмотри на меня. Я совсем никакой. Кому я могу быть нужен?
Тупик. Не доказать ему, что вполне может найтись человек, которому именно он будет нужен, со всеми своими недостатками и неприглядной внешностью. Да и не нужно доказывать. Другое меня волнует — как сделать счастливым человека, который не желает быть счастливым, но говорит, что хочет. Осчастливить насильно? Так, как я это понимаю? Это я могу. Только выгонят меня из исполнителей за нарушение правил работы с клиентом. А если сделаю его счастливым так, как хочет он, — людское недовольство не заставит себя долго ждать. Тогда дорога одна — в отшельники. А я хочу этого?
Есть еще вариант — вообще ничего не делать. Да что-то не позволяет. Ладно, всё равно работу менять хотел. Сделаю вид, что не сам ухожу, а выгнали. Уловка, конечно, но совесть перед собой чиста будет.
— Знаешь, Клаус, не будет тебе такого счастья. Другое будет. Какое я захочу.
Бургель дернулся на столбе, да цепи держали крепко — не порвешь. Я создал перед собой огненный шар, чуть подержал между раздвинутыми руками и метнул в этого несостоявшегося мученика.
Он вопил, орал, ругался, извиваясь в огне. А я стоял и смотрел на его мучения.
Да, больно. Но как выгорит всё, так и забудет он о боли. И станет счастлив…
«…а пуще того, что сотворил он с желаниями человека. Не достоин быть в рядах исполнителей желаний. Но, поскольку профессиональная подготовка подразумевает ее использование во благо человека, направить Андрея Званного по способностям его в качестве мага-охранителя и создателя погодных условий…»
Вот такую петицию они мне вручили — закачаешься. Если всю прочесть — от тоски удавишься. А отрывки — еще терпимо.
Как они любят заумно выражаться. Нет, чтобы по-простому сказать. Дескать, уволен отсюда, принят — туда.
Хлопнула дверь — мама из лавки с покупками вернулась. Пойду, обрадую ее.
— Мам, я в маги-погодники перевелся.
Ее лицо прямо расцвело. Морщинки разгладились, и донельзя довольным чуть надтреснутым голосом она сказала:
— Вот и славно, Андрюшенька. Теперь и о женитьбе подумать можно. А там и внуки пойдут…
