Исполнение желаний - [4]

— Внимание, снимаю!

Зафиксировал снятием колпачка выдержку, перевернул кассету и повторил снимок.

— Зайдите через двадцать минут, проверю негатив, может переснимать придется.

Бабуся хлопотливо закивала головой, он выключил осветители, ссадил с высокого стула девочку, ошеломленную жарким светом, его рука коснулась маленькой детской титьки, в животе хлынуло по-скотски сладострастное желание, он вспомнил, что уже больше месяца не имел дело с женщинами, но тошнота стерла эротический позыв, и он выписал квитанцию, получил 2–80 за шесть снимков форматом 13х18 и поспешил в столовую.

На улице его перехватил начальник паспортного стола райотдела милиции, тоненький лейтенант со щегольскими усиками.

— Постой. Здорово. Работа есть.

— Какая, к черту, работа?! Голова раскалывается.

— Да я принес…

— О! Что ж молчишь?

Возбужденно переговариваясь, они задергали дверь в лабораторию, ритм рывков совпал, наконец, с поворотом ключа, они ввалились в красную темноту, мигом разлили, выпили, громко глотая.

— Кагор, — шумно вздохнул Ревокур, — хорошо.

— Ничего больше не было, — ответил паспортист, — хотел водки взять.

— В столовой — яблочное.

— Ну его, кислятина.

Они закурили и выпили по второму стакану.

— Ну, что за работа?

Голос фотографа звучал нормально. Он сильно потел, но чувствовал оживление.

— Алкашей отснять на Доску позора. Семь человек.

— Сейчас пойдем. Оплата как?

— По безналичному, но второй пузырь возьмем за срочность.

— Годится.

Они вышли из лаборатории, ужасно довольные друг другом, и фотограф кивнул на милиционера.

— Ушел в отдел, срочная съемка.

Приемщица, старая фискалка, недоверчиво кивнула.

В милиции ему вывели семерых опухших и небритых. Он ставил их по одному к серой стенке вытрезвителя и щелкал по три раза каждого, для верности.

Выдержку на своем «Зените» он не менял, манипулируя диафрагмой: от 4 до 8.

Отсняв алкашей, заглянул к начальнику РОВД, поприветствовал его фамильярно, и пошел в паспортный стол, где лейтенант уже ждал с откупоренным «Кагором». Подошел начальник ГАИ, толсты и добродушный, заперли дверь, достали из сейфа малосольного хариуса, опохмелились.

Все вокруг было доброжелательное и умное, кровь пульсировала стремительно, омывая каждую клетку, но работать не хотелось. Хотелось сидеть с этими умными и доброжелательными товарищами, разговаривать неспешно и интеллектуально, прихлебывать из стаканов густой и сладкий «Кагор», закусывая его очаровательным хариусом.

Пересиливая себя фотограф встал, распрощался и ушел, отчаянно дымя сигаретой.

Он шел к Дому быта, и разные мысли приходили в его голову. «Странно, — думал он, — от моего общежития до столовой 200 метров. До работы тоже 200 метров. До милиции 200 метров. До больницы и райкома тоже 200 метров. Общежитие — центр мироздания, вернее поселка. Пуп района».

«А я кружусь в треугольнике, — вдруг подумал он, — работа, общежитие, столовая». Или — общежитие, милиция, райком. Или — общежитие, работа, больница. Бермудский треугольник моей нынешней жизни».

Эти мысли вынудили его зайти в столовую и купить бутылку яблочного. В лаборатории, пересиливая себя, он сперва зарядил бачок, а пока пленка проявлялась, поставил в аппарат свежую кассету, и лишь потом, переложив катушку с пленкой в другой бачок с фиксажем, врубил красный фонарь, аккуратно, ножом, снял крышечку с бутылки и медленно, по глотку, выцедил первый стакан.

Сигарета показалась вкусной, дым змеился в красном свете. Он посидел несколько минут, прикрыв глаза, врубил верхний свет, просмотрел пленку.

При диафрагме 5,6 все кадры были отличными, но все три кадра пятого снимка не вышли, вместо них на пленке было какое-то темное пятно с размытыми краями. Он долго всматривался, не понимая причины дефекта, потом сунул пленку в таз с водой, закинул ремешок аппарата на правую руку и пошел, было, к выходу.

— Вы просили на проверку…

— А-а, — он доброжелательно остановился перед старушкой с внучкой, — пойдемте, пойдемте.

В павильоне он долго усаживал пионерку, настраивал свет, общелкал ее «Зенитом» с разных положений, приговаривая смешные прибаутки. Он больше не ощущал в ней маленькой женщины, розовая мордашка вызывала доброе умиление, хотелось сделать отличный портрет, о чем и сообщил бабушке, лучась гостеприимством, что, впрочем, не помешало ему содрать с нее аванс за семирублевый портрет.

— Все будет тип-топ, бабуля, — весело приговаривал он, выписывая квитанцию, — через два дня получите суперпортрет размером с картину.

Проводив бабусю он некоторое время смотрел в окно, вспоминая среди всего этого удачного и хорошего, нечто тревожное, вспомнил, наконец, и пошел в милицию.

— Маэстро, — окликнул он паспортиста, — где там алкаши?

— Отпустили, а что?

— Да вот, один не вышел.

— Какой?

— Да, бес его знает. Пятый.

Паспортист тоже лучился гостеприимством и охотно запер свой кабинет, пошел с фотографом к дежурному, где они выяснили, что пятым был некто без документов и его пока не отпустили.

Дежурный вывел из камеры пятого, который оказался несуразно тощим мужичком лет 30 с абсолютно прозрачными глазами, птичьим носом и белыми тонкими губами.

— Ты кто? — спросил Ревокур, лучась довольством и поигрывая аппаратом.