Испанский сон - [430]

Они улыбнулись друг другу.

Пообедав, они погуляли по городу и двинулись дальше в свой путь. В Авиле им больше всего понравилась гордость города — толстая, высоченная, прекрасно сохранившаяся крепостная стена. Когда солнце стало светить в глаза, они доехали до Саламанки.

По крышам массивных, роскошных, узорчатых храмов ходили капризные аисты. На римском мосту — здесь невысоком, лишь об одном ярусе — молодая ватага в средневековых костюмах пела английские песенки, аккомпанируя себе на гитарах. С площадки перед старыми университетскими корпусами было удобно смотреть, как тени от заходящего солнца очерчивают готические украшения кафедраля и фигурки святых. Площадка эта наполнила Филиппа завистью.

— Смотри, — сказал он, читая таблицы на стенах, — здесь был университет, а здесь colegio; представляешь, как было удобно? Система непрерывного образования. А студенты наверняка проходили практику у детей.

— И молиться далеко не приходилось ходить, — отозвалась Ана, — кафедраль перед носом.

— И все это тринадцатый век…

— Как же! разгар мрачного средневековья!

Филипп вздохнул, представив себе, как детишки бегали по этой самой площадке, натыкаясь на профессоров в мантиях. Как им, наверно, было весело, как хорошо!

У него уже начался откат. Всякий раз перед поездкой в Испанию сердце его устремлялось вперед, радостно ожидая встречи с женой и с неизведанными дорогами; но едва ли не с первой же сладкой ночи и с первой из этих дорог он начинал думать, что скоро опять домой, опять в гниль и в грязь, и эта мысль укоренялась в нем и начинала точить его изнутри, отравляя остаток радостного путешествия. Вот и теперь было так же. Детишки могли жить здесь десятилетиями, им не нужно было никуда назад. Их дом много веков подряд был обустроен.

— Так что же было в этих закрытых посланиях? — спросил он с досадой, застав Ану врасплох.

Ана вздрогнула.

— Не можешь ты, чтоб совсем ничего не испортить, — недовольно сказала она. — Там было о геенне огненной, о войнах, первой и второй мировой; а еще об атомной бомбе. Доволен?

Филипп устыдился.

— Я знаю, как это исправить, — пробормотал он.

— Я тоже, — отозвались Глазки.

— Так пошли?

— Ага, — кивнула Ана, начиная движение к углу кафедраля. — А смотри, что я еще вспомнила, — зачастила она, желая успеть сказать по пути, — когда в смутное время спасали Москву, да и вообще русское государство, в этом будто бы сильно помогла икона Казанской Божьей Матери, еще со времен Ивана Грозного делавшая много чудес. Эта чудотворная икона хранилась в Кремле вплоть до того же 17-го года, когда исчезла при невыясненных обстоятельствах. А недавно — лет, может, десять назад — ее обнаружили… где бы ты думал?

— Разумеется, в Фатиме, — ухмыльнулся Филипп.

— Откуда ты знаешь? — поразилась Ана.

— Иначе почему бы ты вспомнила?

— Ах ты, хитрец!

Филипп прижал Ану к теплой стене кафедраля.

— Подожди, — жарко шепнула она, — я еще не сказала тебе про чудесные исцеления…

Филипп потянулся губами к Зайкиному рту.

— …а еще как-то раз, на паперти базилики…

Филипп заткнул Зайкин рот.

Они побежали в гостиницу.

О, ¡camino de lengua! первый путь пилигрима-еретика — путь языка от ключичной впадины к шее… затем вверх… извилистый путь по ушной раковине… Camino de manos: путь рук по животу, ответвление на юг, до Севильи… на пленительный, пламенный юг… Второй путь — путь рта, camino de boca: розовые равнины — гладкие, ухоженные… растительность — нежная, и все гуще, все гуще… заросшие реки и тихие заводи, и мягкие утесы, и в выси — сверкающий маленький купол… влекущая черная пропасть… и — землетрясение! и — гром и молния! и драгоценные, редкие здесь дожди…

…Утром — веселые, полные сил, почти такие же счастливые, как детишки в тринадцатом веке — они рванули на запад и через час пересекли границу Португалии.

— Ближнее зарубежье, — сказала Ана.

Глава XLIX

На объятом пламенем корабле. — О естественном и

неестественном. — Interruptus. — Компьютерный метаморфоз. —

Проверяющий. — «Как тебя?» — На другой стороне. — К солнцу. —

«Ась?» — «Alea jacta est»

Дорогая! Не знаю, получите ли Вы это послание; возможно, оно одно из последних. С каждым часом связь все хуже и хуже — я вижу это со своей рабочей станции. Возможно, сети уже попали под тотальный контроль. Я до сих пор отказываюсь верить этому, но на всякий случай вынужден повторить вслед за Вами — немедленно уничтожьте всю нашу переписку, если Вы почему-то еще этого не сделали. Ведь может быть так, что Вы насоветовали это мне, недотепе, а сами свои дела между тем отложили на потом.

SEND

Любимая! я думаю, в дни этих событий от многих правил нам следовало бы отойти. Ведь мы попросту потеряем друг друга; никогда мы не были так близки к этому, как сейчас. Даже до моей станции, находящейся в учреждении и как бы предназначенной для народнохозяйственных нужд, неизвестно, можно ли будет добраться завтра, неизвестно, не закроют ли ее… если это произойдет, значит, Вы никак меня не найдете. Что же касается Вашего почтового ящика, то при естественном ходе вещей (какая горькая ирония!) я уж не знаю, доберутся ли до него наши будущие цензоры, но Вы не доберетесь совершенно точно… а уж я — тем более. Где же тогда мне Вас искать?