Испанский сон - [343]

— Проблема связана, конечно же, с ней. Ты была свидетельницей этого кошмарного случая… ты понимаешь, о чем я говорю. Ты даже с ней в церковь ходила. Не надо, — отмахнулась она на Маринин протестующий жест, — я не собираюсь рассуждать о твоей роли и так далее; меня больше беспокоит мой внутренний мир.

— Но вы должны были поговорить с ней об этом, — заметила Марина, — ведь ты приходила на следующий день. Если помнишь, меня как раз не было.

— В том-то и дело, — кивнула Вероника. — Возможно, если бы ты была, этот разговор проходил бы при тебе; а так ты ничего о нем не знаешь. В основном она делилась со мной своими переживаниями и гипотезами о Филипповых делах; когда я задала ей единственный вопрос, относящийся к своей скромной персоне, она ответила коротко и невнятно.

— Тогда ты должна рассказать мне подробности.

— Разумеется.

Подошел Вадик с кофе и «шериданом».

— Смотри, как надо пить, — сказала Вероника. — Это она меня научила. Нравится?

— Да.

Вероника издала тяжелый вздох.

— Ты остановилась…

— Я помню. Я спросила… причем, заметь, не сразу; я дала ей выговориться; я не перебивала ее, кроме как относящимися к делу вопросами, а также репликами, всячески подчеркивающими мой интерес, например: «Да ну!», «Да что ты говоришь!», «Неужели?» и так далее.

— Ага.

— Наконец, когда она уже стала повторяться, я сказала с интонацией естественной жалости: «Зайка, бедная Зайка… тебе было так плохо все эти кошмарные сутки!»

«Да, — сказала она, — не говори».

«Зайка, — спросила я, — но почему ты ни разу за это время не позвонила мне?»

Она похлопала Глазками и спросила:

«А зачем?»

«Как зачем? — аж оторопела я. — Разве я не являюсь твоей подругой? Разве я не должна делить с тобой невзгоды, утешать тебя, да и просто помогать делом в случае необходимости?»

«Нет, — сказала она, — этого ты не должна».

Я попросила ее пояснить эту мысль.

«Помнишь ли, — сказала она тогда, — как мы сидели в кафе… кажется, так давно, до начала нашего с тобой романа… и я говорила тебе, что ты — моя лучшая и единственная подруга?»

«Да», — подтвердила я. Чтобы ты знала, Марина: действительно был такой разговор, и он имел место в этой самой кофейне. Мы сидели, кажется, вон за тем столиком… впрочем, это неважно.

«А почему?» — спросила она.

«Что почему?»

«Почему я назвала тебя лучшей и единственной?»

«Потому что… Не помню».

«А потому, — напомнила она, — что ты одна мне не завидовала, не то что многие. Потому что мы не нуждались во взаимном сочувствии, то есть в дележке проблем… потому что обе счастливы были…»

«Почему были?» — удивилась я.

«Просто по правилам грамматики… Это было давно…»

«А сейчас — нет?»

«И сейчас тоже, — согласилась она, — потому-то я и не позвонила тебе. Не хочу делить с тобой тяготы и невзгоды; хочу делить постель, душ, оргазм».

Вот тут-то, Марина, я призадумалась. Конечно, я этого не выказала — свернула разговор опять на Филиппа и так далее… но чем дальше, тем больше меня точил изнутри червячок.

Сказав это, Вероника затушила сигарету и уставилась на Марину с выражением удовлетворения от выполненного долга на лице.

— Это все? — спросила Марина.

— Об этом разговоре — да.

Марина помолчала.

— Обрати внимание, — задумчиво заметила она, — начиная об этом рассказывать, ты сказала, что задала ей единственный личный вопрос. По ходу твоего рассказа я насчитала семь заданных тобой вопросов, не считая одной просьбы, а также еще нескольких вопросов, о которых ты могла забыть. Ты также сказала — вначале — что она ответила коротко и невнятно. Однако пересказанный тобой диалог не так уж короток; а ответ, который она в итоге тебе дала, на мой взгляд, вполне внятен.

— Какое это имеет значение? — удивилась Вероника.

— Как раз такие, казалось бы, мелочи в психоанализе особенно важны, — покачала головой Марина. — Они могут означать, например, твое подсознательное желание вытеснить эту тему, то есть принизить ее, объявить для себя незначительной, да и запихнуть куда подальше вовнутрь себя. Говоря мне, что ты задала ей единственный вопрос и притом получила на него короткий и невнятный ответ, ты как бы хочешь сказать вместе с тем: «Ерунда все это, Марина». Теперь ответь себе честно: ты уверена, что это действительно тебя беспокоит? Ты не фантазируешь?

— Боже, — сказала Вероника, — как это напоминает мне все то, что здесь было тогда… только она была мною, а я была как бы тобой. Конечно, ты понимаешь, — поправилась она, — это был просто разговор, без претензии на психоанализ.

— А что, — спросила Марина, — у нее были проблемы?

Вероника замялась.

— Уж не знаю, относится ли это к теме, — проговорила она нерешительно, — а если даже относится, могу ли я об этом с тобой говорить…

— Так не пойдет, — заявила Марина. — Если ты, по твоему же собственному признанию, открывала Фрейда, то должна была заметить, что непринужденный поток сознания пациента является одним из основных источников информации для врача. Я задавала тебе вопросы; ты отвечала, естественно перескакивая с одной темы на другую. Как ты думаешь, откуда эти перескакивания?

— Не знаю.

— Из глубин подсознания, — сказала Марина. — Ты постоянно проецируешь себя на Ану, равняешься на нее; впрочем, это естественно, так как ты ее любишь. Поскольку в вашем разговоре она вспомнила об этой встрече, а ты еще вдобавок пересказала мне этот разговор, теперь твоя естественная потребность — сделать то же, что и она, то есть упомянуть эту встречу в беседе со мной как бы уже независимо, от своего собственного лица…