Испанский сон - [29]

но что-то не так…

путь… путаница…

путь рта, жадно сосущего…

сущего…

* * *

— Зайка, — пропела она, — Зайка, бедный уставший Зайка, вернувшийся Зайка. Я принесла Зайке кофе. Будешь кофе? Кофе и мадаленку. Смотри, какая! Какую ты любишь.

Он вырвался из сна резким прыжком, разрушив хрупкую процессию ночных пилигримов; робкие, любопытные, жадные существа быстро таяли в отступающей глубине его подсознания. Живые, настоящие Анютины Глазки сидели на краешке de cama matrimonial и смотрели на него сладко-пресладко. Кофе сладко дымился в маленькой чашечке. Мадаленка сладко просилась в его алчущий рот.

Он коснулся рукой мадаленки — ее верхней, обнаженной части, загорелой и выпуклой; он ухватил ее за округлые бока и, приблизив к ней свое лицо, вдохнул свежий соблазнительный запах. Он стал медленно освобождать ее мягкую плоть, ее аппетитную, податливую плоть от прозрачного гофрированного бумажного платьица.

Он откусил половину мадаленки и с наслаждением прожевал ее, запивая кофейком и отслеживая внутренностью рта метаморфозы плоти — измельчение кусочков, их отчаянный танец между зубами, языком и верхним небом, превращение во вкусную кашицу и досадное, но неотвратимое движение в глотку с последующим в ней исчезновением. Он доел мадаленку и допил кофе. И Анютины Глазки продолжали сладко-пресладко смотреть на него.

Он поставил поднос на прикроватную тумбочку, протянул руку к Зайке и притянул ее к себе. Они нежно поцеловались, одними губами.

— Знаешь, — прошептала она, — мы не одни сейчас дома.

— Да, я спускался.

— Общался с ней? (Вопрос бытовой, вопрос между прочим: тон спокойный, взгляд безмятежный, почти безразличный; ни намека на непонятную и непозволительную суету чувств и мыслей.)

— О, да. Общался. (Каков вопрос, таков и ответ: тон спокойный, взгляд безмятежный, почти безразличный; ни намека на непонятную и непозволительную суету чувств и мыслей.)

— Как она тебе?

Он пожал плечами.

(Заметил?..)

(Заметила?…)

(Боже, как я хочу…)

— Подожди… я не могу сейчас, мне нужно идти… мне нужно…

— Молчи.

— Но мы не одни… Мы не…

Ее попка выгнулась навстречу его рукам. Она задрожала. Она забыла обо всем, кроме пуговиц, которые следовало пощадить. Как всегда в такие внезапные моменты, она не успела сделаться скользкой. Он брал ее больно, как когда-то во временной комнате, на чужой раскладушке, над темно-красным, расплывающимся, пахучим пятном — и, как тогда, стало влажно, стало гладко, стало тепло, и она вбирала его в себя все глубже и глубже, стараясь подольше удержать эту чудесную, слабеющую боль, плавно перелить ее в… соединить с тем, другим… накопить его больше, больше… и — брызнуть! выплеснуть! так! так! соединить с брызнувшим навстречу!

— Ах, Зайка…

Тихо-тихо вернулось ощущение Зайкиной кожи, Зайкиных волос, Зайкиного остального, а потом — простыни… кровати… подноса на прикроватной тумбочке…

— Ах, Зайка! Мне надо бежать, я опоздаю!

Вскочила, сбросила с себя все, все; вихрем метнулась в душ, и сразу — плеск воды, шлепанье ладошками по мокрому телу…

Э, так не пойдет… Он встал, потянулся мягко, как ягуар, подобрался к двери, за которой шумело, открыл ее медленно и, сощурив глаза от света, от пара, в момент достиг душевой кабинки, приник носом к стеклу — полупрозрачному, полускрывающему, полуобнажающему… Он сдвинул стеклянную створку слегка, как бюстгальтер, как трусики — ох, получит сейчас по рукам! — нет; обошлось; чуть-чуть еще; теперь залезть в эту щелочку как-нибудь поделикатней… уф-ф-ф, залез… (Ура, залез! Залез!) Теперь — на колени… здесь стекает вода, и особенно хороша эта отдельная струйка, как раз посредине… Эта струйка не должна так бездарно спадать, так сиротливо, бесхозно… Она должна течь по моему носу… потом по губам… по подбородку… по шее… Ах, я пресек эту бедную струйку! Ах, ах, бедная маленькая струйка — ее нет уже! Зато — как тут мокро, как щекотно, как весело! Какие штучки; какие пухленькие, розовенькие, блестящие!

Ана вцепилась Филиппу в волосы. Боже, я точно опоздаю. Боже, как хорошо. Ах, как хорошо. Ну что же он такое творит. Все, все, все, все. Чмок, чмок, милый Зайка, чмок, cariñ

o, мне пора бежать, чмок, мне точно пора бежать, te quiero, я побежала. Чмок! Прими ванну, Зайка, я побежала. Ты слышишь, я включила тебе воду! Я побежала, меня уже нет, ¡te quiero!

Он сидел на полу душевой кабинки и улыбался, как идиот. Долго сидел и долго улыбался. Потом перебрался в джакузи — переполз, перевалился через край, плюхнулся туда, как морской котик. Включил пузыри; долго сидел там, смотрел на пузыри и радовался.

…В ресторанчике под тентом они поимели плотный обед с видом на средневековые городские ворота и изрядным количеством красного вина.

Наступало время достопримечательностей…

Он лениво, расслабленно вылез из джакузи и кое-как вытерся влажным Зайкиным полотенцем. Поискал взглядом халат. Не нашел взглядом халата. Хотя конечно, откуда в ванной быть халату, если он увязался за Зайкой как был голышом.

Он вышел из ванной и тут увидел перед собой Деву, держащую в руках подносик с кофейной чашкой и с некоторым удивлением смотрящую прямо на него. История повторялась. Теперь небось подумает, что это его обычный стиль — ходить голым по квартире, невзирая на присутствие домработницы.