Испанский сон - [149]

* * *

При своих последних словах Этот наклонился и стал обнюхивать Марину — ее одежду, руки, волосы — и она подумала, что это удобный момент прервать его рассказ.

— Я привыкла к этим запахам, как и ты, — сказала она. — Ничего особенного не чувствую… вот только мне кажется, ночь уже наступила.

Этот посмотрел на часы.

— Да. Заговорился я что-то…

— Я хотела бы, чтобы ты отвел нас с Отцом в кабинет. Пока мы будем там, ты… ты знаешь, что нужно делать.

— Хорошо. Пойду посмотрю.

Он ушел. Очень быстро вернулся.

— Все путем. Пошли.

Они завернули за угол коридора; дверь кабинетика была уже открыта. Здесь было тепло. Тусклый отблеск уличных фонарей, проникающий через верхнюю, не закрашенную часть окна, был единственным источником освещения. Одна из двух коек была в беспорядке.

— Перестелешь, — сказал Этот, — белье в шкафу… И жди. Свет не включай. Запру снаружи.

Он опять ушел. Она перестелила койку, села на нее и стала ждать. Хорошее освещение. Тоже — для синяков… Она подошла к окну, посмотрела глазком сквозь срыв краски посреди буквы «Х», помечтала о вагонном окошке.

Наконец-то — шаги в коридоре, лязг замка.

Отец.

— Все, — сказал Этот, — теперь запрись изнутри и ключ поверни набок. Если кто и дернет — значит, нельзя. Поняла? Ничего не бойся. Свет не включай. Я приду… э-э… часа в три устроит?

— Да. — Отец рядом, и они сейчас останутся одни. Ноги ее слабели; она почти теряла сознание.

Этот что-то почуял в ее голосе, скроил озабоченную рожу, попытался при свете, идущем из коридора, рассмотреть ее лицо — не худо ли тебе, девка? — но, видно, решил, что показалось, отступил в коридор.

— Значит, в три. Постучу вот так…

Она еще оказалась в силах бесшумно закрыть дверь и освободиться от части одежды. Бесшумно — только одна пружинка скрипнула — сесть на койку и притянуть к себе Его, до сих пор стоящего недоуменно. Сбросить с себя оставшуюся часть одежды, самую докучную. Залезть под Его халат. И даже успеть получить короткое острое наслаждение от Царя, коснувшегося ее рук, губ, всего, от молнии ощущений, ударившей по ее размякшему, жаждущему ласки телу.

* * *

— Эй, доченька… Дочь… Очнись же, милая…

Она не сразу поняла, где находится. Отец Вседержитель, подумала она, что за ужасный сон… будто их разлучили, и она скиталась по городам, блуждала среди незнакомых, враждебных ей комнат… другие люди — не Отец — овладевали Царевной, но так почему-то было надо… И она пыталась закричать, но не могла.

Ах, да, сообразила она, это не сон… резкий запах, подмешенный к такому родному, с детства знакомому, вернул ее к жизни, и она в ужасе бросилась к окну, к букве «Х», чтобы рассмотреть циферблат часов — единственного, что на ней оставалось. Он сказал, в три. Сколько же это длилось? О, Царь… слава Тебе, всего полчаса. Истеричка сопливая… дура… так бездарно потерять полчаса… и Отец, ведь Отец мог рассмотреть ее синяки… и вообще, подумать все что угодно…

— Батюшка, — тревожно спросила она, присев перед Ним и глядя на Него снизу вверх, как бывало давным-давно, — Ты не кричал? Не звал никого на помощь?

Он развел руками.

— От кого ждать помощи? Все враги же кругом…

— Не выходил в коридор? Свет не включал?

— Дочь, — мягко сказал Он, — успокойся…

Она послушно успокоилась, вернулась на свое место, виновато и благодарно потерлась щекой о Его грудь, прикрытую белой больничной рубахой — спасибо, Батюшка… прости, что так глупо расклеилась, оставила Тебя одного… спасибо, что остался спокоен, и прости за мой страх…

— Что случилось? — спросил Отец. — Почему ночь? Где мы?

— Ах, Батюшка…

Как хотелось поведать о том, что будет! Но нельзя. Да, сейчас Он такой, как и раньше… или почти такой — слава Царю, они еще не смогли, не успели еще искалечить светлый разум Его — но завтра, в последний день, в выходной, какая-нибудь Валюшка ошибочно, с похмелюги, еще вкатит Ему что-нибудь не то… дозу не ту… и Он может сказать… проговориться… Жаль. Нельзя. Завтра, завтра.

— Не спрашивай, Батюшка. Мы вдвоем, видишь? И сюда не скоро придут. Тебе хорошо со мной?

Он вздохнул.

— Я уж думал… никогда…

Она заплакала.

— А почему ни разу не сказал на свидании?

— Не хотел, наверно, смущать тебя…

— Мы справимся, Батюшка. Все будет хорошо, я же Тебе обещала — помнишь? Только люби меня.

— Я люблю тебя.

— Люби меня как всегда… как раньше…

Он коснулся пальцем ее слезы, и она схватила Его палец, покрыла ладонь поцелуями, добралась до запястья… и выше… Ее счастье было заслуженным. Исчезли койки, одежды, закрашенное окно… исчез лекарственный запах… снова они одни, снова Он, снова Царь, снова бесценная, бесконечная ласка.

— Только Ты для меня… и я для Тебя…

— …вдвоем в целом свете…

Три часа, думала она, скоро три часа… Десять месяцев, триста дней — вот что у них отняли.. Триста дней свободы Его, триста дней их милого, укромного жития. Триста сладких часов. Не три, а триста.

Дай-то Царь!

Получив из заветного источника заряд любви к жизни, бережно храня в себе ощущения новых ласк, она встала с койки другим человеком. Хорошая комната! умывальник и шкаф — что еще надо? Она обмыла Его и себя; обтерла Его и себя; одела Его и себя. В назначенный час они мирно сидели на койке, молча, соприкасаясь лишь пальцами. Уже шел день понедельник; Этот шел по коридору, и не шли на ум грустные мысли, что времени мало и что сладкий час бы продлить. Ведь Отцу пора отдыхать; завтра… вернее, сегодня — даже не верится — сегодня на поезд… вечером на поезд,