Испанский сон - [125]

— Не хочу фальши, — капризно сказала она. — Что мне — взять свои слова обратно?

— Да, — сказал он, глядя на нее с обожанием.

— Я беру их обратно.

— О’кей, — сказал он непринужденно, будто бы разговора и не было. Она-то видела, что его просто распирает от удовольствия — как же, победил. Прекрасно, о’кей, пусть думает, что победил. Впрочем, он, видно, и сам понял, что смешон со своей показной непринужденностью, скроил гротескно серьезную рожу, спросил тоном светски-ироничным, пародируя кого-нибудь из «Санта-Барбары»: — Дорогая, что ты хочешь, чтобы мы купили?

«Что ты хочешь, то и я» — уже готово было сорваться с ее языка; она еще не имела навыка притворяться с ним, да и вообще за прошедшие месяцы разучилась делать это автоматически — обленилась, потеряла форму. Пятиминутный разговор в автобусе, быстрое решение — пусть даже верное, но неожиданное… слишком быстро, чтобы так сразу. Но ничего. Она сумеет. Первое время просто следить за собой, а потом само пойдет, как по катаному.

— А как ты думаешь, дорогой? — сказала она и призывно, обворожительно улыбнулась. — Здесь люди… это неприлично, если я скажу вслух… твоя репутация…

— А ты шепни мне на ушко.

— Ну и шепну.

— Ну и шепни.

Она шепнула ему, и задела его ушко губой, и языком успела быстренько кольнуть, как шильцем — сделала все так, что его аж передернуло от волны кайфа и желания.

— С тобой нужно ездить не на автобусе… — пробормотал он, улыбаясь напряженно, слегка глуповато. — О’кей… сделаем выводы… какие наши годы…

Она гордо усмехнулась. Знал бы он, почему!

Она отвела взгляд от его лица. Пора было помолчать; ей хотелось потренироваться, ощутить себя истинной победительницей. Итак, она победила его; это приятно, но это не главное. Главное — она только что победила себя, преодолела свое предательство, пусть вынужденное, пусть скрытое, но все равно исподволь мучившее ее на протяжении всех этих недель, даже месяцев. Как хорошо! Как чудесно почувствовать это вновь обретенное внутреннее единство! Она была счастлива настолько, насколько это вообще было возможно без Отца.

Лишь одна маленькая деталь слегка портила ощущение победы. Одна крошечная деталька, о которой не думать бы вообще, но которая все-таки заставляла думать, вызывала досаду, мешалась, как соринка в глазу. В тот момент, когда она шепнула, и задела адвокатское ушко губой, и языком кольнула, как шильцем — в тот момент, змей его побери, она опять, как накануне, почувствовала предательскую влажность Царевны. После того, что она уже обдумала и решила, этого не должно было произойти, но это произошло помимо ее воли и желания. Она, конечно, могла убедить себя, что ей показалось, но это был бы уже непозволительный теперь самообман.

Ну ничего. Она справится с этим. Главное — бдительность. А самое главное — что она наконец решила. Давно бы так… ну ладно; лучше поздно, чем никогда. Она с чистой совестью подумала об Отце, мысленно приголубила и поцеловала Его и затем стала думать о предстоящих покупках, потому что раз уж адвокатишко вбил себе в голову потратить на нее свои деньги, это нужно было сделать наиболее разумным образом.

* * *

Они купили массу вещей, не только одежды; купили, например, электрическую мясорубку — вещь, прежде невозможную в холостяцком хозяйстве Корнея Петровича. Успели побывать в кино и в ресторане; не успели зайти куда-нибудь еще — например, в гости к его знакомым — лишь потому, что из-за вещей три раза пришлось возвращаться на автовокзал, к камерам хранения. Они сели на последний автобус и дремали по пути; они оба были вполне довольны поездкой — каждый по-своему.

Утомленные, под грузом пакетов и впечатлений, они с трудом дотащились домой, и принятый наскоро душ взбодрил их лишь на краткую колыбельную ласку. Для Марины это была первая в жизни ласка специального назначения, первая профессиональная ласка, и она слегка побаивалась, что не справится, как-то обнаружит себя — одно дело притворяться в словах, другое в постели! Но ласка была короткой, а он — слишком утомлен; конечно, он не заметил ничего особенного; страхи ее улетучились, и она с радостью поняла, что постель никогда ее не выдаст. Она была нежна с ним так же, как и всегда; может быть, даже больше — жалела его, непутевого. А когда он кончил ей в попку, отвалился и заснул, она поцеловала его еще разок, по-настоящему нежно, благодарная ему за свой возвращенный душевный покой, за то, что сегодня он сам помог ей избежать грядущих ловушек и принять решение, которое — теперь она знала наверняка — только и является единственно правильным и возможным.

* * *

Время понеслось еще быстрей. Пришла пора поступать в училище — она поступила; она могла бы поступить безо всякой помощи адвоката, но ему захотелось помочь, и она противилась ровно настолько, чтобы это выглядело естественно. Вначале нужно было выезжать за город и работать на поле; она была не против, даже рада была бы повозиться с землей, но он не хотел и сделал так, что она никуда не ездила и однако же никто из училища не имел к ней претензий. Когда начались занятия, он стал интересоваться ее учебными делами.