Испанский сон - [115]

— Думаешь о письме? — спросил Корней Петрович.

— Да.

— И что ты напишешь? Что именно?

— Ну…

Она замялась, не уверенная, что хочет его помощи в этом.

— Папочка, — предположил адвокат, — расскажи им про Царство, чтобы Тебя поместили в сумасшедший дом — так?

Она подумала.

— Ты прав. Я просто не знаю. Какая я дура…

— Хватит самокритики, — строго сказал он, протянул ей бумагу и стал диктовать. — Отец! Чего сидишь? Пиши! «Так как Царство теперь открыто людям, остается нам лишь проповедовать Его как можно шире, чтобы всем стало ясно, как это хорошо и как правильно Ты все делал. Начала было я проповедовать, э-э… но у меня у одной получается плохо. Не могу без Твоей поддержки». Что-нибудь ласковое здесь нужно, чувствительное…

— «Горько мне без Тебя, сиротливо», — продиктовала Марина самой себе, ощущая себя участницей какого-то до невозможности странного жизненного спектакля, где обычные слова получали многослойный смысл и уже не было просто правды и просто вымысла. Ласка специальным письмом оказалась слишком уж необычной. — «Тоска Сам знаешь какая…»

— На тоске не надо бы концентрироваться, — озабоченно заметил адвокат. — Твоя цель ведь не чтобы Он еще больше переживал, а чтобы начал им рассказывать…

— «Проповедовал бы и Ты тем, кто Тебя неволит».

— Это лучше.

— «Может, отпустят Тебя быстрей; а нет, так все одно благое дело сделаешь — хоть задумаются».

Она замолчала.

— Не знаю, что дальше.

— Последняя фраза плохая, — сказал адвокат. — Не нужно ронять в Него сомнения в удаче этой миссии. Допустим, так… «Не сразу, конечно, Тебе поверят… будут смеяться, глупости говорить… Ты должен проповедовать им терпеливо и упорно. Особенно про змея… про Царя…» Перечитай все, что написала.

Она по инерции начала писать последнюю фразу.

— Как тебе? Может это вообще подействовать?

— Кажется, да, — сказала она с удивлением, зачеркнув пару слов. — Конечно, это нужно переделать… но идея… Мне бы такое никогда не выдумать. Ты просто гений.

— Я просто адвокат.

— Ты гениальный адвокат.

Корней Петрович усмехнулся.

— Иди на кухню и пиши начисто. Дополняй теперь всякими подробностями, чувствами…

— А ты?

— А я посмотрю телевизор. Можно?

— Извини…

Он послал ей воздушный поцелуй. Она ушла на кухню. Она писала долго и сосредоточенно, переписывая несколько раз, так же — тьфу! — как и в милиции, представляя себе, как Отец будет читать ее письмо, держать эту бумагу Своими перстами и вести вдоль строк светлым взором Своим — и Царевна сухо, критично, незыблемо следила за ее работой.

Она дописала, наконец, и какое-то время сидела в отупении, уже потеряв способность оценить последний вариант. Было раннее время — обычное время сладкого часа — но ей уже захотелось спать. Замелькали побочные, смутные мысли… Как сейчас дом — не залезли ли воры? Разрешают ли посещения в психушках? Забыла расспросить Корнея Петровича еще о чем-то… ах да, об Ольге… завтра… потом…

Когда Корней Петрович появился на кухне, она спала, положив голову на исписанные страницы. Он отнес ее в спальню, раздел и уложил в постель, намереваясь затем вернуться на кухню и прочитать то, что она написала. Но это пришлось отложить наутро, потому что она уже не дала ему уйти. Не просыпаясь, как сомнамбула, она вцепилась в него двумя руками, и единственное, что он с трудом сумел сделать перед тем, как лечь рядом с ней — это раздеться, да и то не полностью.

* * *

На следующий день Корней Петрович отнес письмо. День был похож на предыдущий — снова она ждала его дома, готовила еду, ждала и переживала, снова, как собачка, радовалась, когда он пришел, снова они сидели и ужинали, и он обстоятельно описывал свое свидание с Отцом и как Отец читал то, что она Ему написала.

— Теперь — что? — спросила она, натешившись рассказом.

— Теперь ждем, — сказал адвокат.

— Я должна привезти Ему вещи.

— Какие вещи?

— Всякие… Белье, книги… Еду…

— Про книги забудь. Насчет остального — я скажу, когда будет можно.

— Но там кормят? Там тепло?

— Да, да…

Она успокоилась.

Они пили кофе. Опять он в кресле с трубочкой, а она — на ковре у журнального столика. Так возникают привычки, подумала она и почувствовала, что нуждается в отдыхе, в ласке. Она заслужила отдых и ласку.

— Ты мне еще кое-что обещал. Позавчера.

— Да?

Он недоуменно потер лоб.

— Хм.

— Про Ольгу, — подсказала она. — Продолжение.

Он крутанул головой и усмехнулся.

— Смотри-ка. Мне показалось, ты так хотела спать…

— Нет, я все помню. Ты замечательный рассказчик.

— Наверно, дело не в том, какой я рассказчик. Просто ты правильно понимаешь мои ощущения…

— Да.

Она видела, что он не готов. Но она не хотела длинных философских разговоров. Ей все острее хотелось ласки. Сладкий час требовал своего.

— Я помню все, что ты рассказывал, — медленно произнесла она, возвращая его к теме. — Напомнить?

Он прищурился.

— Попробуй…

— Ты остановился на… на подмышке…

— Я на ней остановился?

— Позавчера — да… а на самом деле…

— Расскажи мне, — предложил он, — как было на самом деле.

— Но это же было с тобой, — заметила она.

— Ну немножко. Пофантазируй, прошу.

— Хорошо, — согласилась она запросто. — Знаешь, как морские улитки ползут по камням? Они втягивают в себя все, что находят, чтобы обсосать это или проглотить. Так же ползли ваши рты, твой и Ольги. Твой рот полз по ее подмышке и втягивал в себя пахучие и соленые волоски. Ее же рот полз по ноге, забрызганной твоею спермой… Тебе нравится такая фантазия?