Испанский смычок - [167]
— Я сегодня не играю.
— Руки? — Он втащил меня к себе и закрыл дверь.
— Нет, — сказал я.
Он сразу расслабился. Извинился, что не одет, натянул черную форму, застегнул ремень и прикрепил к нему длинный нож в кожаных ножнах.
— Это не подагра, — продолжал я. — Я не играю из принципа.
Его лицо стало мертвенно-бледным.
— Полагаю, я должен вам объяснить. После прихода к власти Франко я покинул страну и отказался играть на виолончели. Согласие на участие в этом концерте было ошибкой. Я не могу выступать для него. И не буду.
Пауза, последовавшая за этим, длилась вечность. Я молча смотрел на Крайслера, его покрасневшую от торопливого бритья шею, остатки мыльной пены возле ушей. Он был на голову выше меня, так что мне приходилось вытягивать шею, чтобы встретиться с его взглядом. На стуле лежала его фуражка с эмблемой в виде черепа.
— Очень важно верить своему лидеру, — наконец произнес он. — Аль-Серрас — оппортунист. Но вы — другое дело. И ваша нелюбовь к каудильо… — Он покачал головой. Затем вдруг задрал подбородок и, к моему изумлению, запел: «Oh believe!»
Я не мог не узнать слова.
Это была финальная часть Второй симфонии Малера. Произведения еврейского композитора, запрещенного на оккупированной Германией территории. Я подхватил:
Потом мы оба замолчали и какое-то время стояли не двигаясь. Сквозь тонкие оконные шторы пробивался первый утренний свет.
Нас вывел из замешательства чудовищный грохот. Пол под ногами дрожал, на стенах качались картины.
Это с востока прибыл конвой: бронированные автомобили, военные грузовики, мотоциклы.
— Усиленная охрана, — понимающе кивнул Крайслер.
Больше он ничего не сказал. Мы присоединились к Аль-Серрасу и Авиве. Завтрак прошел в угрюмом молчании. Ровно в десять нас выпустили из отеля, усадили в черный «мерседес» и повезли на станцию, где Аль-Серрас, осмотрев доставленный накануне из соседнего замка рояль, подтвердил, что инструмент настроен. Все, что мы видели днем раньше, не шло ни в какое сравнение с открывшейся нашим глазам картиной. Город кишел военными. Жителям, кроме тех, кто удостоился приглашения на концерт, приказали сидеть дома, заперев окна и двери.
Мы вернулись в отель и расположились в холле под портретом Людовика XIV. Над входом реял стяг с нацистской свастикой.
Франко должен был прибыть на поезде с юга в два часа. В десять минут второго нас доставили на станцию. Платформа была украшена флагами Германии и Испании. Сотня складных стульев ждала зрителей. На дальнем пути стоял железнодорожный вагон, но никаких признаков жизни в нем мы не заметили. Крайслер проводил нас в небольшую комнату ожидания. — Снаружи будет поставлена охрана, — сказал он. — Для вашей безопасности.
Когда мы остались втроем, Аль-Серрас прошептал:
— Ты сказал ему?
— Да, сказал.
— Я не думала, что они нагонят столько народу, — судорожно вздохнула Авива. — Вдоль дамбы поставят посты.
— Следить будут за станцией, — попытался успокоить ее Аль-Серрас. — Все внимание будет приковано к поезду. И каждому захочется на него взглянуть, хотя бы мельком. Они будут в возбуждении.
— Но нас не выпустят отсюда! Они нам даже в гостиницу вернуться не разрешат!
— Крайслер обещал, что отпустит вас на ужин, — напомнил я.
— Это было вчера! Может, он и сам не знал, что тут будет твориться.
В дверь постучали. На пороге стояли Крайслер и с ним еще один офицер в черной форме, постарше, с сединой в темных волосах.
— Это у вас проблемы со здоровьем? — обратился ко мне пожилой.
Вместо меня ответил Аль-Серрас:
— У него приступ артрита. Он не может играть на виолончели.
— Хорошо, — сказал пожилой. — Я дам вам дирижерскую палочку. Когда фюрер и генералиссимус выйдут на платформу, вы будете дирижировать городским оркестром.
— Но я же не знаю репертуара, — возразил я. — Что они будут играть. Дворжака? Мендельсона?
— Это не разрешается.
— А что разрешается? Неужели вы позволите испанцу дирижировать исполнением Вагнера?
— Нет.
— Понятно, что вы хотите, чтобы мы играли испанскую музыку. Но оркестранты могут не знать Гранадоса или Турина.
Охранник почесал бровь.
— Равель! «Болеро»! Француз, а название вполне испанское.
— Господи! Только не любительское исполнение Равеля, — прошептал Аль-Серрас.
— Нельзя выступать без репетиции.
— Порепетируете, пока есть время. Там ведь в основном ударные? — уточнил офицер и удалился.
Как только дверь закрылась, Крайслер спокойно сказал:
— Он пошел переговорить с оркестрантами. И они ему объяснят, что у них нет нот «Болеро».
Дверь снова открылась. Вошел еще один человек — небольшого роста, с темными волосами и глубоко посаженными карими глазами. Он немного прихрамывал. Я сразу узнал его — видел его снимок в газете: это был Геббельс.
Крайслер отдал ему честь и, вытянувшись, встал у стены. Геббельс опустился в кресло и обратился ко мне:
— Мы крайне разочарованы, что не услышим вашего выступления. Будь здесь Геринг, мы бы порылись у него в сумке и наверняка нашли бы какой-нибудь препарат, чтобы привести ваши руки в норму. Хотя я не уверен, что это помогло бы.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Андрей Ефимович Зарин (1862–1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: «Северный богатырь» — о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско-шведской войны, и «Живой мертвец» — посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.
Из великого прошлого – в гордое настоящее и мощное будущее. Коллекция исторических дел и образов, вошедших в авторский проект «Успешная Россия», выражающих Золотое правило развития: «Изучайте прошлое, если хотите предугадать будущее».
«На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн, И вдаль глядел». Великий царь мечтал о великом городе. И он его построил. Град Петра. Не осталось следа от тех, чьими по́том и кровью построен был Петербург. Но остались великолепные дворцы, площади и каналы. О том, как рождался и жил юный Петербург, — этот роман. Новый роман известного ленинградского писателя В. Дружинина рассказывает об основании и первых строителях Санкт-Петербурга. Герои романа: Пётр Первый, Меншиков, архитекторы Доменико Трезини, Михаил Земцов и другие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.