Испанские и португальские поэты — жертвы инквизиции - [5]
Священный трибунал заставлял детей выдавать родителей. К тому же в редких случаях ребенок не следовал за родителями в тюрьму. Целые семьи появлялись в аутодафе.
Нередко в протоколах процесса мы находим имя родственника приговоренных. Он упоминается как заключенный. Но вот в другом томе архивов он в свою очередь появляется уже как приговоренный к смерти, потом — как сожженный на костре.
Пронумерованные листки протоколов составляют серии, серии — связки, связки — каталоги, каталоги — тома. Разделенные на рубрики и колонны, страницы звучат именами и датами. Преступления, пытки, приговоры, казни следуют в торжественном однообразии. Колонны размножаются. Мы проникаем в лабиринт, где медленно раскручивается нить, мы запутываемся в клубке наказаний и мучений. Приговоренные мертвецы обращаются в статуи. Этот мир каменеет. В этом лабиринте припоминаешь стихи из «Критского лабиринта» Антонио Жозэ да Сильва:
Инквизиция! То, что теперь кажется нам оперным парадом, еще два века тому назад было подлинной действительностью, повседневной жизнью.
Аутодафе являлись столь обычным празднеством и зрелищем, что в конце концов надоедали знатокам, казались слишком однообразными. Ауис де Гонгора[36], поэт и священник, посвятил аутодафе, отпразднованному 4 июля 1632 г. в Гренаде, сонет, в котором сказывается ирония и в отношении бюрократов инквизиции, и в отношении их жертв. Он перечисляет обвиняемых и дела: «Пятьдесят бабенок из племени, которое нашло сухое местечко в море, два болвана, шесть богохульников, плохо выбритая тонзура монаха».
Что касается казненных, «пятеро в изображении, только один во плоти были справедливо преданы огню», не без разочарования замечает он.
Кстати, в этом сонете поэт не забыл воспользоваться своим излюбленным приемом, заменяя понятия сложными образами: вместо того чтобы назвать евреев, он намекает на их переход через Красное море.
Все больше мы проникаем во мрак инквизиции, которая, изгнав из Испании и Португалии евреев и мавров, преследует марранов и морисков, вынужденных перейти из иудейства и мусульманства в католичество, чтобы иметь право остаться в этих странах и не быть уничтоженными. Впоследствии она будет преследовать их детей, внуков, правнуков и поздних потомков, родившихся уже католиками.
Но только невежды могли бы подумать, что страны, где застенки, дыбы, гарроты и костры являлись принадлежностью быта, что эти страны были только логовищами варварства.
Нет, для испанской и португальской литературы эта эпоха является временем небывалого расцвета. XVI и XVII века прозваны «золотым веком» Испании. В те времена Испания была могущественной страной с многочисленными колониями, она являлась столпом католического империализма. Испанское и португальское Возрождение создало первоклассные произведения в области поэзии, прозы, драматургии, живописи, скульптуры и архитектуры. Именно этой эпохе принадлежат Сервантес[37], Кальдерон де ла Барка[38], Лопе де Вега[39], Гарсиласо де ла Вега[40], Кеведо[41] — в Испании, Камоэнс[42] — в Португалии.
Не говоря уже о всем известных поэтах и прозаиках, эпоха Возрождения породила в Испании Луиса де Гонгора, этого испанского Маллармэ[43], слишком ученого и темного для своих современников, учителя испанских и южно-американских поэтов нашего времени, излюбленного поэта Пикассо[44].
В эту эпоху Возрождения Камоэнс, испробовавший все виды поэзии, открывший в «Луизиадах» целую панораму португальской истории и португальского империализма, в своих сонетах и лирических строфах предвосхитил нежность и меланхолию Верлена[45]. Так, с верленовским «Сплином», заканчивающимся стоном влюбленного, уставшего
прямо связана горестная идиллия Камоэнса:
Небезынтересно отметить, что камоэнсовские «Луизиады» — около 9000 стихов — вышли из печати в 1572 году, именно в тот год, когда во Франции, в Варфоломеевскую ночь[47], католики резали, топили и жгли протестантов-гугенотов[48]. Название этой ночи стало нарицательным на многих языках, а изображение ее сохранилось в первоклассных « Трагических поэмах» французского поэта-гугенота Агриппы д’Обинье, современника этих событий. Девять тысяч александрийских стихов д’Обинье являются своего рода хроникой религиозных войн во Франции и образцом противоинквизиционной поэзии для всех стран. Как известно, во Франции инквизиция официально не существовала в эту эпоху Возрождения, как ни стремились установить ее крайние элементы, объединившись в Лигу с кардиналом де Гизом во главе.
