Испанская легенда - [13]

– Какие красивые, – засмеялся он, целуя нас по очереди. Стало ясно: он изо всех сил пытается вести себя так, словно ничего не случилось. Я не знала, как к этому отнестись. Конечно, можно делать вид, что Вики нет с нами потому, что она уехала со своим мужем в свадебное путешествие. Но это казалось мне дурацким притворством. С таким же успехом можно делать вид, что ее никогда не было в нашей жизни. Впрочем, вряд ли Толик предложил бы подобное, мы все слишком ее любили. Его попытка вернуть нашу жизнь в ее прежнее русло, в общем-то, была мне понятна. Здравого смысла хватало, чтобы уяснить: затяжная депрессия ничего хорошего не несет. И мы с Настей, переглянувшись, включились в игру. Настя преувеличенно громко смеялась, и я от нее не отставала.

Через пять минут в кафе появился Кешка. В отличие от других членов нашей команды, с ним у меня отношения не складывались. В детстве он казался мне слишком занудливым (у него была страсть что-то подолгу объяснять, причем предмет объяснений был интересен ему, а вовсе не окружающим), в юности абсолютно не привлекательным (он был длинным худым подростком с рекордным количеством прыщей на физиономии и вечно красными веками: то ли конъюнктивит, то ли аллергия), потом начал вызывать раздражение своим упорным стремлением устроиться за счет других. Гением я его не считала, хотя иногда и соглашалась с тем, что не права, особенно если Толик вставал на защиту друга. Я думаю, сам Толик упорно цеплялся за эту дружбу, желая продлить наше детство. Возможно, это желание ребяческое, но опять же понятное. Когда-то давно мы были соседями по даче. Обычный дачный поселок, каких в России тысячи. В нашем получили участки сотрудники НИИ, и мой отец в их числе. Прямые улочки, деревянные дома, рядом лес и речка, где летом мы проводили большую часть времени. Мальчишки были старше на семь лет и вряд ли обратили бы на нас внимание, не будь у меня двух братьев, которым вменили в обязанность за мной приглядывать, а я тянула за собой хвост из двух соседских девчонок, так что компания вышла большой и шумной.

Еще одно воспоминание из тех времен, когда мои родители и братья были живы. Мы пробираемся сквозь какие-то заросли, под ногами старшего брата чавкает грязь, а я сижу у него на закорках и верчу головой. За нами след в след идет Толик, обливаясь потом, тащит Вику, за ним Кешка с Настей на плечах. Замыкает шествие мой брат Рамон, он на два года младше Георгия, которого дома звали Хорхе. Мою бабку вывезли в конце тридцатых из Испании, где вовсю шла гражданская война. Вместе с тремя десятками других испанских детишек она с сестрой оказалась в детском доме в городе, где через много лет после этого родилась я. Бабке было восемь лет, сестре четырнадцать. Наверное, свою родину бабушка совсем не помнила, и когда после смерти Франко многие из тех испанцев, что оказались в Союзе, стали возвращаться домой, ей это и в голову не пришло. Россия стала для нее второй родиной. И все-таки та, первая, не была забыта. И сироты, оказавшиеся здесь, всю жизнь инстинктивно тянулись друг к другу, сохраняя свой язык и те немногие воспоминания, что у них остались. Неудивительно, что бабка вышла замуж за своего соотечественника, одного из тех, с кем оказалась в детском доме. И ее сестра, а потом через много лет и племянница тоже вышли замуж за испанцев. Правда, будущий муж племянницы был испанцем только наполовину, он приехал сюда из другого города, где в тридцатых годах оказалась его мать, такая же сирота, как и моя бабка. Бабушка умерла в год моего рождения, дед еще раньше. Дядя Лева рассказывал, что в нашем доме постоянно бывали гости, те самые дети-испанцы, а потом и их дети, и нелегко было разобраться, где родственники, а где просто друзья. Бабкин гостеприимный дом стал для многих родным домом, тем самым, которого их лишили в детстве. Однако моя мама вышла замуж не за соотечественника, а за поволжского немца. Его предки попали в Россию еще во времена Екатерины, так что к моим испанским корням и имени Изабелла прибавилась немецкая фамилия. После гибели родителей моим единственным близким родственником был родной брат отца, дядя Лева. Своей семьи у него не было, отдавать меня в детский дом он решительно не хотел и забрал к себе. Вскоре после этого нас разыскала испанская родня бабки, о которой дядя Лева ничего до той поры не слышал. Они предложили свою помощь, и дядя принял ее с радостью. Моя испанская тетка оказалась бездетной, они с мужем хотели меня удочерить, этому дядя Лева воспротивился, но два месяца в году я обязательно провожу у них.

После окончания школы, когда встал вопрос, где мне учиться, тетка рассчитывала, что я все-таки приеду к ним, однако я выбрала Питер. Это ее огорчило и даже, по-моему, обидело. Но вслух она обид не высказывала. В семье при жизни родителей говорили на испанском, оба моих брата учились в испанской школе, которая была в нашем городе, отец против этого не возражал, правда, ввел в обиход еще и немецкий. Наверное, я была забавным ребенком, с одинаковой легкостью болтала на трех языках, а на вопрос о национальности бойко отвечала, что я русская, вызывая хохот родителей. Русскими были мои подруги, а мне важно было знать, что я такая же, как они, и я временами сокрушалась, почему меня зовут Изабелла Корн, а не Настя Иванова, к примеру. Зато в школьные годы моя замысловатая родословная, а также имя вкупе с фамилией стали предметом зависти многих одноклассниц.