Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - [40]

Четыре дня спустя родители позвонили мне, чтобы спросить, не возьмусь ли я продолжить работу с Эмили. С ней снова начали приключаться «неприятности».

За первый год терапии было три случая, когда с Эмили происходили эти «неприятности», и каждый раз это случалось после того, как родители принимали решение прекратить ее лечение. Я не думаю, что девочка делала это намеренно. Наоборот, мне кажется, это было что-то типа непроизвольной реакции, вызываемой стремлением продолжить наше общение.

После третьего из этих случаев Эмили пришла ко мне на сеанс и нарисовала еще одну картинку. Первым делом она нарисовала высокий старинный дом. Подобно кукольным домикам, у него не было передней стенки, и мы могли видеть все комнаты. Потом она нарисовала подъезжающие к дому грузовик и мотоцикл. Грузовик был полон солдат. Изобразив на боку грузовика свастику, Эмили сказала:

– Это фашисты. – Потом она пририсовала две человеческие фигурки и сказала: – А это мы. Мы спрятались на чердаке, потому что там безопасно.

Мы и правда встречались в небольшом терапевтическом кабинетике на самом последнем этаже здания в викторианском стиле, в котором располагался Центр Анны Фрейд. По словам Эмили, папа рассказал ей, что Анна Фрейд и ее отец покинули свою страну, спасаясь от фашистов, и переехали жить в Англию. Девочка сказала мне, что знает об Анне Фрейд практически все, потому что в школе прочитала выдержки из ее книги. Она знала, что свой дневник Анна получила от родителей в подарок на тринадцатый день рождения, что потом она доверяла ему самые сокровенные мысли и чувства, а он, в свою очередь, успокаивал и поддерживал ее в трудные моменты.

Рассказывая все это, Эмили вернулась на первую страницу своего блокнота и там, прямо под своим именем, приписала: «Кто бы мог подумать, что так много может твориться в душе у маленькой девочки». Не отрываясь от письма, она сказала мне:

– Анна Фрейд написала эти слова у себя в дневнике.

Мы с Эмили встречались весь следующий год. Пока она рисовала свои картинки, мы обсуждали ее мысли и чувства, разговаривали о школе, доме и окружающем мире вообще. Я думал о том, как она смешала истории Анны Фрейд и Анны Франк, и подозревал, что в определенной мере этот факт является отражением ее отношения к нашим сеансам – эти сеансы, равно как и блокноты с рисунками, стали для нее дневником, источником покоя и поддержки.

В конце того года мы с родителями Эмили решили прекратить терапию, ведь она стала лучше учиться, да и в общем пришла в норму. Но самую удивительную перемену в ней я смог заметить только после того, как мне на нее указали другие.

Где-то через год после нашей первой встречи и за несколько недель до завершения процесса лечения я стоял в приемной и наблюдал за тем, как Эмили в компании матери и брата покидает клинику.

– Мне нравится, как ее стали причесывать, – сказала моя медсестра.

Я согласился.

– А что, по-вашему, произошло со всеми остальными членами семьи? – спросила она.

Я ответил, что не вполне понимаю, что она имеет в виду.

Медсестра сказала, что, наблюдая весь этот год за семейством Эмили, заметила одну интересную вещь. Чем лучше становилось Эмили, тем растрепаннее и неряшливее выглядели все остальные.

– Это здесь часто случается, – продолжила она. – Когда выздоравливает ребенок, меняется и вся его семья.

Это наблюдение заставило меня пересмотреть свое отношение к делу Эмили. Раньше мне казалось, что, поработав с Эмили, я помог ей лучше понять себя, то есть правильнее оценить свои возможности и разобраться в том, на что она способна, несмотря на заниженные ожидания своих родителей. Она получила возможность успешнее сопротивляться подсознательно приписываемой ей роли. Но теперь я сообразил, что, сами того не зная и не желая того осознанно, родители Эмили сделали ее своей проблемой, для того чтобы не заниматься решением проблем собственных. Когда она изменилась, пришлось меняться и всей семье.

За неделю до последнего сеанса с Эмили я в последний раз встретился с ее родителями. Ближе к концу той встречи они вдруг заговорили о себе. Отношения между ними в последние месяцы не ладились… Может быть, по моему мнению, им может помочь обращение к семейному психологу?

Почему мы попадаем из одной кризисной ситуации в другую

Когда Элизабет М. впервые переступила порог моего кабинета, ей было шестьдесят шесть и она только что похоронила мужа, умершего от рака поджелудочной.

На первый сеанс она сильно опоздала, потому что прямо перед выходом из дома порезала палец, подбирая с пола кусок битого стекла. Она слишком сильно нажала на поршень, готовя себе кофе во френч-прессе, в результате чего сосуд соскользнул со стола, упал на пол и разбился.

– Кровь остановилась, – сказала Элизабет, – но, может быть, вы считаете, что мне нужно обратиться к врачу?

Придя ко мне на следующей неделе, она сообщила, что только что потеряла сумочку с мобильным телефоном, бумажником и ключами от дома.

– Может, мне стоит поменять все замки? – поинтересовалась она.

Еще через неделю Элизабет безнадежно испортила бежевую софу в доме своей подруги, пролив на нее красное вино.