Искусство терять - [34]

• • •

Али теперь часто ходит в казарму, чтобы обменяться информацией с капитаном. Он говорит немного (ничего, скажет он потом на воображаемых процессах в лагере, совсем ничего — да, я называл имена, но это были имена умерших), ровно столько, сколько нужно, чтобы сохранить с армией доверительную связь, необходимую для защиты деревни.

Он выбрал, скажет себе Наима позже, читая свидетельства, которые могли бы (но только могли бы) принадлежать ее деду, защиту от убийц, которых ненавидит, другими убийцами, которых тоже ненавидит.

В июне 1960 года представители Франции встретились с делегацией Временного правительства Алжирской республики в Мелёне для переговоров.

— Де Голль нас бросает, — ворчат солдаты.

Провал этих первых переговоров посеял сомнение, что их бывший герой по-прежнему на их стороне.

На улицах Палестро начинают закрываться магазины европейцев. Их немного. Это едва заметно. Опустошенная витрина, сорванная вывеска, погашенная лампа.

Придя в очередной раз к военным, Али видит Мишель, быстрым шагом выходящую из казармы. Как обычно, в присутствии этой женщины все слова, пусть даже он их и знал, вылетают из головы. Но на сей раз Мишель тоже молчит. Два жгуче-красных пятнышка размером с монету выступают у нее на щеках, потом расплываются, окрасив все лицо до ушей ярко- или нежно-розовым. Так и хочется потрогать пальцем. Она резко оборачивается, и Али видит по ту сторону, во дворе, капитана с длинным подвижным носом, который пристально смотрит на них. Так они и стоят все трое, никто не знает, что сказать, и каждому ясно: невозможно смотреть на двух человек одновременно.

В казарме солдаты хмурые и недобро косятся на Али, когда он входит в кабинет капитана.

— Де Голль объявил референдум по самоопределению, — объясняет переводчик. — Они теперь не знают, что и думать.

Возле крытого рынка уличный зазывала бьет в барабан и визгливым голосом сообщает о назначении председателя Совета в декабре. Европейцы плюются или пожимают плечами. Во дает Шарль. Они больше не верят.

— Это обманный маневр, уловка де Голля, — говорит Али братьям. — Они никогда не выпустят Алжир: партизан подавили, все в руках у армии. ФНО принимает свои мечты за действительность.

— Но если независимость все же придет, брат?

— Разве мы не должны?..

У всех троих на уме послание Юсефа.

Ночами, в тиши и темноте, множатся кражи оружия из всех казарм страны, дезертирства и убийства. Между французскими военными и их местными подчиненными отношения накаляются. Они больше не играют в кости у колес джипов. Не учат друг друга забавы ради ругательствам на своих языках. Возвращаются в горы мужчины, которых выплюнули казармы после многих лет военной службы.

— Командир велел возвращаться домой, — объясняют они, пожимая плечами.

Едва вступив в свою деревню, а то и раньше, там, где дорога делает изгиб, где растут темные купы вечнозеленых дубов, некоторые из них исчезают. Никто не спрашивает, что с ними сталось. ФНО объявил: тем, кто оделся, нельзя будет снять форму и жить прежней жизнью. Придется предварительно отмыться в крови офицера.

Прослышав об этом, Али наверняка сравнивает роль, которую он играет при капитане, с той, что выпала недавно исчезнувшим во французской армии. Ему, вероятно, легко убедить себя, что у него с ними нет ничего общего. О Фаттахе, дохляке из Таблата, говорят, что он участвовал в допросах с пристрастием, сам держал рукоять. О Буссаде, великане из Миуба, говорят, что он копал могилы. За этими людьми тянется такой глубокий след, что, не тронь их даже ФНО, — за оружие схватились бы семьи убитых. Они были обречены, им не найти мира в своих деревнях. А Али только попросил защиты для себя и своих родных — защиты, которой пользовались все вокруг него. Он заплатил за эту защиту, как полагается, как человек чести, не оставляющий долга за своей дверью. Никто не может его в этом упрекнуть. Место, которое он занимает там, в горах, защитит его от поспешных репрессий — так, по крайней мере, он думает, хочет в это верить и скажет потом, что верил.

С тех пор как Али нашел пресс в водах вздувшейся реки, он слишком хорошо играл роль землевладельца, чтобы деревня забыла оказанные услуги. Он давал работу тем, кто в ней нуждался: сыновьям бедняков, детям вдов. По-дружески относился, дал шанс быть мужчинами, а не ничтожествами. Они наверняка это запомнят. О нем скажут, думает Али, что он, возможно, ошибался в политических суждениях, но тут, в горах, всегда был хорошим сыном, хорошим братом, хорошим отцом, хорошим кузеном, хорошим главой, хорошим мужем, короче говоря, хорошим алжирцем.

В этом году он собирает оливки со своим кланом, еще не зная, что никогда больше не увидит, как плоды созреют на его деревьях.

• • •

Как рождается страна? И кто мучается в родах?

В некоторых областях Кабилии существует поверье, о «спящем ребенке». Оно объясняет, почему иная женщина может родить, когда ее муж отсутствует много лет: ребенок-то был зачат мужем, но уснул в ее чреве, чтобы выйти только много позже.

Алжир — как этот спящий ребенок: он был зачат давно, так давно, что никто не может договориться о дате, и спал много лет, до весны 1962-го. При подписании Эвианских соглашений