Искусство обмана - [2]

– Всегда случается первый раз, – кивнула она, слегка сцепив пальцы. – Мистер Хайнес здесь, чтобы увидеться с вами.

– Хайнес? Что, черт побери, Хайнес может с этим сделать?! Это конец, я тебе говорю! Все! – Он театрально схватился за сердце. Бледно-голубые глаза наполнились влагой. Адам на какое-то мгновение испугался, что мистер Фэйрчайлд сейчас заплачет. – Хайнес? – повторил он, затем, резко переведя взгляд на Адама, ослепительно улыбнулся: – Я ожидал вас, не так ли?

Адам осторожно подал ему руку:

– Да.

– Рад, что вы приехали. Мне не терпелось увидеться с вами. – Улыбаясь во весь рот, он пожал Адаму руку. – Пройдемте в гостиную, – сказал он, схватив Адама за запястье. – Выпьем. – И быстро пошел вперед, озорно подпрыгивая, как беззаботный мальчишка.

В гостиной Адам поразился при виде антикварных вещей и старых журналов. Повинуясь жесту мистера Фэйрчайлда, он сел на диван, набитый конским волосом, весьма неудобный, надо сказать. Горничная присела у огромного каменного камина и принялась чистить очаг, насвистывая какую-то быструю и мелодичную песенку.

– Виски? – предложил Фэйрчайлд и достал бутылку «Чивас Ригал».

– Это было бы прекрасно.

– Я восхищаюсь вашей работой, Адам Хайнес. – Фэйрчайлд твердой рукой протянул ему бокал. Лицо его приняло спокойное выражение, голос стал более сдержанным. Адам невольно задался вопросом, уж не привиделась ли ему сцена на лестнице.

– Спасибо, – сказал Адам, потягивая напиток и внимательно рассматривая невысокого гения.

Если бы не сетка морщин вокруг глаз и рта и редеющие волосы, хозяина замка вполне можно было бы принять за молодого человека. Его, казалось, окружала аура юности, порожденная внутренней жизненной силой и лихорадочной энергией. Глаза поражали чистотой, и Адам чувствовал – они могли увидеть очень многое.

Филипп Фэйрчайлд был, бесспорно, одним из величайших художников двадцатого века. Его стиль, яркий и необузданный и в то же время элегантный и сдержанный, выражал различные настроения души. Уже более тридцати лет он купался в лучах известности, окруженный богатством и уважением аристократических кругов общества. Немногие люди его профессии, положив к ногам искусства всю свою жизнь, могли похвастаться тем же.

Время от времени он приглашал и других художников в свой дом на Гудзоне, чтобы писать, проникать в смысл бытия или просто отдыхать. А иногда прогонял всех прочь и уединялся.

– Я ценю возможность поработать здесь несколько недель, мистер Фэйрчайлд.

– Очень рад. – Художник сидел, потягивая виски и плавно жестикулируя, словно король, дающий свое благословение.

Адам скрыл усмешку и сказал:

– Я надеюсь поближе познакомиться с некоторыми картинами. Стиль ваших работ невероятно разнообразен.

– Я живу ради разнообразия, – усмехнулся Фэйрчайлд. Со стороны камина послышалось ехидное фырканье. – Дерзкая девчонка, – пробормотал Фэйрчайлд и, нахмурившись, взглянул на горничную.

Та перебросила косы через плечо и с силой швырнула тряпку в ведро.

– Кардс! – проревел Фэйрчайлд так внезапно, что Адам чуть не пролил виски себе на колени.

– Простите?

– Ничего, – вежливо ответил Фэйрчайлд и снова крикнул.

На этот раз в гостиную вошел человек – воплощение настоящего дворецкого.

– Да, мистер Фэйрчайлд, – важно произнес он с легким британским акцентом. Его темный костюм резко контрастировал с седыми волосами и бледной кожей. Он держался прямо, как солдат.

– Позаботься о машине мистера Хайнеса, Кардс, и его багаже. Синяя комната для гостей.

– Очень хорошо, сэр, – ответил дворецкий, заметив кивок горничной.

– И отнеси его материалы в студию Кирби, – распорядился Фэйрчайлд и усмехнулся, услышав возмущенный вздох девушки. – Вам обоим хватит комнат, – обратился он к Адаму, прежде чем тот успел нахмуриться. – Моя дочь, знаете ли. Она занимается скульптурой, частенько по локоть в глине, а то и возится с деревом или мрамором. Я никак не могу совладать с глиной. – Сжав бокал обеими руками, художник наклонил голову. – Что я только не делал… Вкладывал в нее всю душу. И ради чего? – причитал он, резко вздернув голову. – Ради чего?

– Боюсь, я…

– Провал! – простонал Фэйрчайлд, не дав Адаму договорить. – Иметь дело с провалами в моем возрасте! Это на твоей совести, – обратился он к маленькой брюнетке. – Ты вынуждена будешь жить с этим, если сможешь.

Она сидела у очага, подогнув под себя ноги, пытаясь стереть с носа сажу:

– Едва ли ты сможешь обвинить меня в том, что у тебя руки-крюки и заблудшая душа. – Акцент пропал. Голос стал низким и мягким, закралась мысль о европейском пансионе благородных девиц. Глаза Адама сузились. – Ты решился превзойти меня, – продолжила она. – Поэтому с самого начала был обречен на провал.

– Обречен на провал! Обречен на провал? Я? – Он вскочил и снова принялся пританцовывать, виски выплескивалось из бокала. – Филипп Фэйрчайлд превзойдет тебя, несносная девчонка! Одержит победу! Ты пожалеешь о своих словах.

– Ерунда. – Она демонстративно зевнула. – У тебя свой материал, папа, у меня – свой. Учись жить с этим.

– Никогда. – Он ударил себя в грудь. – Поражение – это неприличное слово из трех букв.

– Из девяти, – поправила она его и, поднявшись, отобрала бокал с остатками виски.