Искусный рыболов, или Досуг созерцателя - [20]
В е н а т о р. Я благодарю вас, мой добрый учитель, за ваши добрые советы и за все удовольствия этого прекрасного дня, который мы прожили, не прогневав ни Бога, ни человека. Я также благодарю вас за приятное завершение вашей лекции стихами мистера Герберта, который, как я слышал, любил рыбалку. Судя по стихам, он обладал душой истинного рыболова, похожей на души первых христиан, которых вы так любите и так часто приводите в пример.
П и с к а т о р. Дорогой мой ученик, мне приятно слышать, что вам так понравились мои советы. А теперь, я думаю, самое время проверить удочки, которые мы оставили в воде для того, чтобы они сами ловили рыбу. Прошу выбирать, которая будет вашей, и позвольте мне сказать вам, что ловить таким способом, то есть на «мертвую» удочку, как и на ночную донку, это все равно что пускать деньги в оборот: и донка, и деньги, пущенные в оборот, работают сами, а их хозяева могут только есть, спать и веселиться, что мы и делали весь последний час, то есть сидели беззаботно под платаном, как вергилиевский Титир с его Мелибеем под их любимым деревом, росшим на берегу. Мой дорогой ученик, нет более счастливой и приятной жизни, чем жизнь добродетельного рыболова. Ибо в то самое время, когда юрист поглощен своими делами, а политик плетет интриги или распутывает их, мы сидим на берегу, покрытом цветущей примулой, слушаем пение птиц, смотрим на серебряные струи, бесшумно скользящие рядом с нами, и не зависим ни от кого. Мы можем сказать о рыбалке то же, что доктор Ботелер сказал о землянике: «Нет сомнения, что Бог мог создать и лучшую ягоду, чем эта, но также несомненно, что Он этого делать не стал». Я мог бы выразиться подобным же образом: «Бог никогда не создавал более мирного, спокойного и невинного времяпровождения, нежели рыбалка». Недавно я сидел на берегу и смотрел на эти луга, думая о них так же, как император Карл о Флоренции: «Она очень приятна для глаз, но только в дни отдыха», и мне в голову пришли следующие строки:
Предел желаний рыболова
Записав это стихотворение, я пошел дальше и увидел рыболова, сидящего под зеленой изгородью. В надежде на приятное знакомство я присел рядом, и в тот же момент мы стали свидетелями неожиданной сцены, о которой я и расскажу вам, так как наш дождь пошел вновь. По другую сторону изгороди сидела шайка цыган, а недалеко от них расположилась компания нищих. Цыгане делили деньги, вырученные на прошедшей неделе от продажи ворованной одежды и домашней птицы, от предсказаний судьбы, мошенничества и других трюков, известных только их непостижимому сообществу. Сумма, которую они получили за неделю, была не больше двадцати с небольшим шиллингов. Мелочь было решено распределить между бедными цыганами, а оставшиеся двадцать шиллингов были разделены между четырьмя главными цыганами, в соответствии с их рангом в таборе. Первый и самый главный цыган должен был по уговору получить третью часть из двадцати шиллингов, то есть 6 шиллингов 8 пенсов. Второй должен быть получить четвертую часть от 20 шиллингов, что составляет 5 шиллингов. Третий должен был получить пятую часть – 4 шиллинга. Четвертый должен был получить шестую часть – 3 шиллинга 4 пенса.
То есть в результате:
3 раза по 6 шил. 8 пен. – 20 шил.
4 раза по 5 шил. – 20 шил.
5 раз по 4 шил. – 20 шил.
6 раз по 3 шил. 4 пен. – 20 шил.
Однако тот, кто делил деньги, был истинным цыганом, а потому, выдав всем четверым указанные суммы, он все же выгадал себе один шиллинг.
То есть:
Шил. Пенс.
6 8
5 0
4 0
3 4
Итого 19 0
Когда четверо главных цыган увидели, что у него после дележки денег остался один шиллинг, и ни у кого из них нет законных оснований, чтобы требовать больше, они, совсем как лорды или придворные, прониклись к нему завистью, стали спорить, и каждый объявил оставшийся шиллинг своим. Спор был настолько ожесточенным, что никто из тех, кто знает, как дружны между собой цыгане, не мог бы поверить своим глазам, а мы были убеждены, что этот спор о деньгах до добра не доведет. Однако спорщики оказались столь мудры, что обратились к закону, и сделали это таким образом: выбрали своих лучших друзей Рурка и Шарка, а также нашего последнего Английского Гусмана, быть их арбитрами и посредниками, после чего покинули свой лагерь и пошли предсказывать судьбу и мошенничать в другую деревню. Когда они ушли, мы услышали громкий спор между нищими. Они спорили: что легче – разрезать плащ или разорвать? Одна нищая утверждала, что это все равно, но ее спросили, что «все равно»? – делать это или не делать? Затем другая нищая сказала, что легче всего плащ разорвать, так как тогда его можно выбросить, но ее спросили, как она разорвет плащ, если она его выбросит? Таких вопросов было задано около двадцати, и задавались они с такой логикой и серьезностью, каких я никогда не встречал у большинства неуступчивых раскольников. Время от времени нищенки числом не менее девяти поэтических муз говорили о своем разрезании или разрывании все вместе и так громко, что ни одна не слышала другую. Наконец одна нищенка настоятельно попросила внимания публики и сказала, что старый отец Клаус, которого Бен Джонсон в его «Таверне Нищих» объявил королем их корпорации, намерен на эту ночь остановиться в пивной, называемой «Тяпни на дорожку», недалеко от Уолтэм Кросс, на пути к Лондону, и потому она предлагает, чтобы они не тратили больше времени на вопросы, а обратились к отцу Клаусу, так как он честный судья и, ко всему прочему, решит, какую песню надо петь следующей и кто ее должен петь. Все согласились отправиться в путь, а жребий петь песню выпал самой молодой и самой невинной нищенке из всей компании. Она запела песню Фрэнка Дэвидсона, написанную лет сорок назад, и вся компания подхватила припев. Вот эта песенка, но сначала припев: