Искуситель - [16]

Дорогой Джеймс! Закончилась историческая тяжба "Норт-Уэст Энджиниринг" с "Уильямс контролс". Мы победили с триумфом. Помрой выдал чертовски приятное решение, утвердив нас законными владельцами изобретений Домингеца. Я переговорил с Картрайтом насчет того, не подбить ли нам дружественного противника обжаловать решение в Верховном суде, но это - дорогое удовольствие, и Картрайт считает его излишним. Эванс вел себя молодцом. Умел подчеркнуть именно то, что придает нашим притязаниям наибольшую убедительность. Когда ему приходилось капельку покривить душой против фактов, он высказывался четко и ясно. Старый боевой конь! Никто бы не угадал, по каким пунктам он чувствовал себя на зыбкой почве. Мы сделали удачный выбор, порекомендовав "Норт-Уэст" остановиться на Остине. Дело свое он знает и внушил судье впечатление, что он - честный человек (каков Остин и есть). Если по тому или иному вопросу у него возникали сомнения, он добросовестно формулировал ответы так, чтобы выразить именно то, в чем уверен, - ни больше, ни меньше. В результате судья Помрой как нельзя лучше понял, по каким вопросам Остин не испытывает особой уверенности. Вынося решение, он сравнил ответы Остина с четкими показаниями Эванса не в пользу первого. Все складывалось к лучшему, процесс вовсе не смахивал на инсценировку. Навряд ли профессора Остина станут отныне наперебой приглашать в качестве эксперта. Надеюсь, поездка у Вас приятная, а Ваша встреча с Вудбери закончилась ко всеобщему удовлетворению. В конторе Вас поджидает уйма работы. Уотмен ждет не дождется Вашего возвращения. С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш Мордкей Уильямс.

И вот подоспела пора ехать к Вудбери. Его коттедж я разыскал на глухой окраинной улочке Борнемута. Сам Борнемут представляет собой фешенебельный городок для "высшего среднего" класса населения, городок отставных чиновников да полковников индийской армии. Но даже фешенебельные курьеры и фешенебельные жители нуждаются в обслуживании, а обслуживанием занимаются рабочие и ремесленники, и обслуживающему персоналу надо где-то жить. Коттедж Вудбери находился в рабочем районе, на задворках, почти за пределами городка, вдалеке от заманчивых кварталов, расположенных вдоль пляжей и на берегу моря. Этому каменному домишке неисчислимое множество ремонтов и перестроек придали неказистый вид. Вудбери вышел встретить меня на порог. Он сильно постарел, поседел и ссутулился, но в нем сохранилась еще прежняя птичья настороженность, так впечатлившая меня при первой нашей встрече. Глухота его тоже прогрессировала, поэтому завязать с ним разговор было нелегко. На нем был чистенький, хоть и заношенный, костюм; жил он в полнейшем одиночестве. - Вплоть до прошлого года ко мне ходила уборщица, но она разболелась и перестала убираться у чужих. Я пытался найти другую. Оказалось, это слишком дорого, теперь все по дому я делаю сам. Отсюда далековато до бакалейщика, и мне трудно приходилось с припасами. Но вот Билл Томас водит грузовик отсюда в Лондон и обратно. Каждое утро в восемь часов он проезжает мимо меня. Я с ним договорился: он доставляет мне молоко и продукты, вот мне и не приходится слишком уж часто вылезать из дому. А впрочем, вы не для того приехали, чтобы болтать о том, как организован мой быт. И навряд ли вы вновь приметесь улещивать меня, убеждая стушеваться ради мистера Домингеца и душевного покоя великой фирмы "Уильямс контролс". Вы слишком хорошо меня знаете, чтобы еще раз приняться за эти шуточки. Так зачем же вы сюда пожаловали? Только не говорите, что приехали просто от нечего делать или ради моих прекрасных глаз. - Вы совершенно правы, - сказал я. - Мой приезд не бесцелен. Колумбийский судостроительный институт поручил мне как своему представителю посетить вас и лично вручить вам Фултонову медаль за выдающийся вклад в судостроительную технику. Я извлек сафьяновую коробочку и показал медаль, сияющую на фоне малинового бархата. - Вот она, - сказал я. - Для нумизмата не бог весть что, но и не так уж скверна. А главное - свидетельствует, каким почетом пользуетесь вы у конструкторов по нашу сторону океана. Одновременно вручается денежное вознаграждение в сумме 1000 долларов. Держите. - Погодите, - возразил Вудбери. - Боюсь я американцев, даже дары приносящих. Что вы затеваете? Я-то думал, у вас хватит ума не соблазнять меня больше никакими предложениями, кроме как предложением признать меня единственным изобретателем аппаратуры, которую, к большей выгоде Домингеца, вы приписываете ему. Едва ли вы намерены принять мои условия и признать подлинные факты. Ведь тогда весь миленький заговор рухнул бы как карточный домик. Вы бы лишились всех прав, обманно заполученных с таким трудом. Но вы норовите откупиться от суда своей совести. Хотите одновременно быть подсудимым-взяткодателем и судьей-взяточником. И хотите, чтобы я помог вам протолкнуть эту сомнительную сделку. Нет, не выйдет. Придется вам реабилитироваться перед самим собой без моего участия. - Но, мистер Вудбери, - взмолился я, - я ведь не утверждаю, что у меня руки чисты, и не прошу, чтобы вы одобряли все требования большого бизнеса. Но зачем же наказывать истинных своих друзей? В Колумбийском институте высоко ценят ваши труды. Там хотят вас почтить. Как организация институт абсолютно не причастен к переговорам или, согласен, интригам вокруг ваших изобретений по КИТ. Да и из отдельных его членов мало кто принимал в этих интригах участие как частное лицо. Я же здесь выступаю всего лишь как агент и представитель института. Справедливо ли это, мистер Вудбери, срывать на неповинных людях возмущение, которое вызывают в вас компромиссы других людей? Негодование ваше вполне понятно, но вы - слишком незаурядный человек, чтобы из-за него лишаться чувства справедливости. Я чуть на плакал. - Мистер Вудбери, - продолжал я, - нисколько не осуждаю вас за то, что вы возмущены историей с Домингецом. Историю эту инспирировал в основном я сам, и мне за себя стыдно. Вина моя не умалится от того, что я стану уверять, что поступил бы иначе, если бы на меня со всех сторон не напирал мир бизнеса. В этот мир я окунулся по доброй воле. Будь я похож на вас, руководи мною только одна цель, исключающая все прочие мелкие цели, - я бы наверняка не замарался в такой грязной луже. Я не ищу себе оправданий, но умоляю о том, чтобы вы меня поняли. Далеко не все приучены к трудностям так, как вы. В своей жизни вы приносили немало жертв, но, благодаря вашему спартанскому воспитанию, вам эти жертвы не стоили таких мучений, как другим. Меня, например, воспитывали в сравнительном довольстве. Лишаясь привычного довольства, я каждый раз испытывал неподдельное страдание. Я старался достигнуть компромисса с миром - быть может, даже в меньшей степени, чем большинство окружающих. Довольно долго я думал, что это мне удается. Теперь понимаю, что потерпел фиаско. Мои сослуживцы в фирме решили сделать ход конем. Приняв в этом участие и даже в какой-то мере дав толчок, я не вправе отзываться о своих сослуживцах свысока. Сам размах затеи выбил почву у меня из-под ног. Правда, посещали меня сомнения насчет того, примиритесь ли вы с чем-то таким, что умаляет ваш непревзойденный вклад в новые изобретения. Поистине, я надеялся, что возможен будет какой-то компромисс - для вашего же блага. Вероятно, я заблуждался. Не смею испрашивать прощения. Но прошу вас: не распространяйте свое презрение на ни в чем не повинных людей. Я не могу рассчитывать на дальнейшую вашу дружбу. Но умоляю, в память об уважении, которое я к вам питаю и всегда буду питать, не отвергайте этой почести! Не превращайте свой праведный гнев на меня в кнут, которым вы стегаете других! Вудбери задумался. - Боюсь, я не все расслышал, - сказал он, наконец, - но главное, по-моему, понял. Не могу согласиться с вами полностью и отпустить грехи вашим друзьям из Колумбийского института. Многие из них были и остаются связаны с фирмой "Уильямс и Олбрайт". И еще большее их число охотно вступило бы в такую же связь, додумайся они до этого вовремя. Тем не менее я, пожалуй, приму медаль, не буду ставить ваших друзей в неловкое положение. Делаю я это не для них, а для вас. Вашего поступка я не прощаю. Считаю его предательским и всегда буду так считать. Зато я уважаю то раскаяние, с каким вы исповедались в грехах.