Искушение в пустыне - [22]
— Бред какой-то… — пробормотал Десмонтэ. — Ничего понять невозможно…
— Я говорил, господа, что не стоит читать… — сказал профессор.
— Нет, нет, просим!.. — раздались голоса. — Он всегда был немножко ненормален. Не мешайте слушать…
— «А глупость, эта царственная глупость!.. — продолжал профессор неохотно. — Жалкий умишка пишет свою „Жизнь Христа“, а глупость почтительно расшаркивается, ставит памятник и с республиканской галантерейностью новый крейсер называет „Эрнест Ренан“ — к нам недавно заходил такой…»
— Это верно… — солидно заметил кто-то. — Прекрасное судно…
— «Вы только вслушайтесь в это дьявольское сочетание слов: „крейсер I ранга Эрнест Ренан“… — продолжал профессор. — У Вольтера есть небольшая книжечка „Sottissier“, — милый друг, вся жизнь человеческая это один сплошной, нескончаемый Sottissier…[6]
И в довершение всей этой вонючей мешаниной из похоти, жадности, лживости и глупости самодержавно вертит слепой случай, против которого нет оружия, от которого нет спасения… Случайно пропал в Брайтоне клочок бумажки и благодаря этому я попадаю на этот остров, делаю фальшивые камни, взрывается пещера, гибнут ни в чем не повинные чернокожие, гибнет милая Ева. Грязное, унизительное рождение, дурацкая жизнь, полная беспокойства о куске хлеба и распаленной тоски о самке, а затем — вонючая яма и черви. Нет, слуга покорный… Довольно!.. И меня утешает мысль, что теоретически вполне возможно такое взрывчатое вещество, которым можно было бы разом обратить в порошок весь земной шар. Впрочем, все это пустяки… Устал я. Прощайте.»
— Что за чушь!.. — раздались голоса. — Я всегда говорил, что у него на чердаке неисправно… А богатый ведь был — жить бы да жить. Смотрите: везут…
На простой повозке в сопровождении полицейского чиновника худой туземец везет тело лорда Пэмброка. Профессор с венком в руках — он был предназначен для Евы, — подходит к телу и, открыв брезент, смотрит долго в удивительно тихое и ясное лицо покойника, а потом кладет ему венок в ноги.
— А когда похороны? — спросил он доктора.
— Вероятно, утром… — отвечал тот. — Сейчас вскрытие, потом следователь даст свое заключение и все.
— Да ведь и так все ясно… — усмехнулся профессор.
— Что поделаешь? Закон… — пожал плечами доктор и прибавил задумчиво: — Конечно, жизнь штука невеселая, но слова можно все же найти и более мягкие. Зачем так?…
Он сделал знак и труп повезли дальше. Любопытные стали потихоньку расходиться.
— Да, и в вашем маленьком раю, кажется, не всем весело… — сказал профессор, подымаясь с Десмонтэ на террасу.
— На всех не угодишь… — немножко сердито отвечал Десмонтэ и вдруг зло воскликнул: — Ах, негодяи, опять!.. Не угодно ли, полюбуйтесь…
На площадь вышла нестройная толпа изможденных туземцев с жалким красным флажком. Они пели что-то унылое и несуразное. Полисмен равнодушно посторонился, пропуская их. Прохожие идут по своим делам, не обращая на манифестантов почти никакого внимания.
— А, вон что у вас тоже есть!.. — усмехнулся профессор.
— Да. Это из шахт Скуйэ… — отвечал Десмонтэ. — У нас никто на это и внимания не обращает — покричат и разойдутся… Кому от этого убыток!
— А серьезного ничего не бывает?…
— Как-то недавно побили стекла на одной фабрик… — отвечал Десмонтэ, следя злыми глазами за чернокожими.
— Ну, а если уж очень задурачатся, так ведь вон стоит на рейде крейсер «Justice».
С крейсера вдруг раздается пушечный выстрел.
— Это что такое? — удивился профессор.
— Спуск флага… — успокоительно отвечал Десмонтэ. — Заря…
По зеркальной розовой глади океана в тиши вечера чуть слышно доносятся звуки оркестра играющего «God save the King»[7].
Об авторе
Иван Федорович Наживин родился в 1874 г. в Москве, в семье богатого лесопромышленника, купца 2-й гильдии, выходца из крестьян. После семи лет обучения был исключен из средней школы, безуспешно пытался заниматься лесоторговлей, к которой, в отличие от писательства, не чувствовал никакой склонности. Благодаря материальной поддержке отца подолгу жил за границей (Швейцария, Франция), бывая в России наездами.
Первая публикация — рассказ «Агапыч» в журнале «Природа и охота» (1890); позднее печатался в журналах «Русская мысль», «Образование», «Русское богатство» и др. В 1902 г. писатель вступил в гражданский брак с еврейской студенткой Лозаннского университета Анной Зусман (с которой обвенчался в 1908 после принятия ею православия); по окончании ею университета Наживины приехали в Россию, жили в Полтавской губернии, затем на Волге.
В 1900–1904 гг. Наживин выпустил ряд сборников рассказов и очерков из народной жизни («Родные картинки», «Убогая Русь», «Перед рассветом», «Дешевые люди», «У дверей жизни»), сборник путевых заметок о Турции, Греции и Италии «Среди могил».
Со времени знакомства в 1901 г. Наживин испытывал растущее влияние Л. Толстого, неоднократно бывал в Ясной Поляне. После революции 1905 г. испытал разочарование в революционных идеях, настаивал на необходимости преобразования личности как предпосылки общественных перемен. Эти настроения Наживина отразились в автобиографическом романе «Менэ… тэкел… фарес» (1907), в книге «Моя исповедь» (1912). Одновременно, под влиянием Толстого, начал изучать жизнь русских духоборов, индийские и персидские религиозные учения; ряд материалов был собран в книге «Голоса народов» (1908). В 1911–17 гг. в Москве вышли 6 томов собрания сочинений Наживина; книги, означенные как отдельные тома этого собрания, продолжали впоследствии выходить в Европе и Китае.
