Искушение святого Антония - [4]

Оборачивается к тропинке меж скал.

Оттуда они появляются, покачиваясь на носилках, которые несут черные евнухи. Они сходят на землю и, соединяя руки, отягченные кольцами, преклоняют колени. Они рассказывают мне о том, что их тревожит. Жажда сверхчеловеческой страсти терзает их; они хотели бы умереть, во сне они видели богов, зовущих их; край их одежд покрывает мне ступни. Я их отталкиваю. «О, нет, говорят они, не гони! Что делать мне?» Их не страшит никакое покаяние. Они просят самого сурового, готовы разделить мое, готовы жить вместе со мной.

Уже давно я не видел их! Может статься, они придут? почему бы и нет? И вдруг… я услышу звон колокольчиков мула в горах. Мне кажется…

Антоний взбирается на скалу у начала тропинки и наклоняется, устремляя глаза в темноту.

Да! там, в глубине что-то движется, точно люди, ищущие дороги. Но она ведь там! Они сбились с пути!

Зовет:

Вот здесь! сюда! сюда!

Эхо повторяет: «сюда! сюда!» Остолбенев, он опускает руки.

Какой стыд! А! бедный Антоний!

И тотчас же слышит шепот: «Бедный Антоний!»

Кто там? отвечайте!

Ветер воет, проносясь в расселинах скал; и в его смутных звуках он различает голоса, словно воздух заговорил. Они низкие и вкрадчивые, свистящие.

Первый Хочешь женщин?

Второй А то большие груды серебра?

Третий Блестящий меч?

Другие

— Весь народ восхищается тобой!

— Усни!

— Убей их, ну же, убей их!

В то же время предметы меняют свой вид: у края утеса старая пальма с желтой листвой превращается в торс женщины, которая склонилась над пропастью, и длинные ее волосы колеблются.

Антоний оборачивается к хижине, и скамейка, на которой лежит большая книга, со страницами, испещренными черными буквами, кажется ему кустом, покрытым ласточками.

Это факел, конечно, играя огнем… Потушим его!

Тушит. Глубокая тьма.

И вдруг в воздухе проплывают сначала лужа воды, затем блудница, угол храма, фигура солдата, колесница с парой вздыбившихся белых коней.

Эти образы появляются внезапно, толчками, выступая во мраке, как живопись пурпуром на черном дереве.

Движение их ускоряется. Они проносятся с головокружительной быстротой. Временами они останавливаются и постепенно бледнеют, тают или же улетают, и немедленно появляются другие.

Антоний закрывает глаза.

Они множатся, толпятся вокруг, осаждают его. Несказанный ужас овладевает им, и он чувствует только жгучее стеснение в груди. Несмотря на оглушительный шум в голове, он ощущает великое молчание, отделяющее его от мира. Он пробует говорить — немыслимо! Словно общая связь частей его существа распадается; и, не в силах более сопротивляться, Антоний падает на циновку.

II

Тогда большая тень, более легкая, чем обычная тень, и окаймленная гирляндой других теней, обозначается на земле.

Это дьявол; он облокотится на крышу хижины и держит пол двумя своими крыльями, подобно гигантской летучей мыши, кормящей грудью своих птенцов, семь смертных грехов, чьи гримасничающие головы можно смутно различить.

Антоний, глаза которого по-прежнему закрыты, наслаждается своим бездействием и потягивается на циновке.

Она кажется ему все мягче и мягче, как будто набивается пухом, вздымается, становится постелью, постель — лодкой; вода плещется у ее бортов.

Справа и слева вырастают две узких полосы черной земли, выше которой лежат возделанные поля, с торчащими кое-где сикоморами. Вдали раздается шум бубенцов, барабанов и голоса певцов. То путники идут в Канопу спать в храме Сераписа, чтобы видеть вещие сны Антоний знает это, и он скользит, толкаемый ветром, между двух берегов канала. Листья папирусов и красные цветы нимфей, крупнее человека, склоняются над ним Он растянулся на дне лодки; весло сзади волочится по воде. Время от времени набегает теплый ветерок, и тонкие тростники шуршат. Ропот мелкой волны утихает. Дремота овладевает им. Ему снится, что он — египетский пустынник. Тогда он вдруг вскакивает.

Что, это был сон?.. он был так ясен, что даже не верится. Язык у меня горит! Пить!

Он входит в хижину и ощупью ищет повсюду.

Почва сырая!.. Разве шел дождь? Вот так так! осколки! Кувшин разбит!.. а мех?..

Находит его.

Пуст! совершенно пуст!

Спуститься к реке — понадобилось бы три часа по крайней мере, а ночь так черна, что и дороги не разглядеть. Меня корчит от голода. Где хлеб?

После долгих поисков он подбирает корку величиною не больше яйца.

Как? шакалы стащили его? О, проклятие!

И в ярости он бросает хлеб наземь.

Не успел он сделать это движение, как перед ним стол, покрытый всевозможными яствами.

Скатерть из виссона, бороздчатая, как повязки сфинкса, сияет волнистым блеском, на ней-огромные части кровавого мяса, большие рыбы, птицы в оперенье, четвероногие в шкурах, плоды почти окраски человеческого тела, а куски белого льда в сосуды из фиолетового хрусталя искрятся огнями Антоний замечает посреди стола кабана, дымящегося всеми порами, с поджатыми лапами, с полузакрытыми глазами, и мысль, что он может съесть это чудовищное животное, до крайности его радует. Затем — тут никогда не виданные им кушанья: черное рубленое мясо, золотистое желе, рагу, где плавают грибы, как ненюфары на прудах, взбитые сливки, легкие, как облака И аромат всего этого доносит до него соленый запах океана, Свежесть источников, могучее благоухание лесов Ноздри его раздуваются, слюни текут, он бормочет, что этого ему хватит на год, на десять лет, на всю его жизнь!