Искушение ночи - [53]

Ее взгляд скользнул на дверной проем, закрытый завесой дождя. Байрон расстелил одеяло, расставил посуду и еду, которую привез для пикника.

Виктория вздохнула:

– Вам никогда не хочется улететь, парить в воздухе?..

Он вспомнил усмешку на лице Летиции, когда та, сидя в своей гостиной, оскорбляла его; охваченный безумным порывом, он поскакал на север в Йоркшир, затем отправился в Лондон прожигать жизнь после помолвки Шарлотты с Уиллом Уитфордом, а еще раньше в отчаянии принял решение никогда больше не раскрывать своих чувств перед другими, после того как Уилл был потрясен до ужаса, до отвращения.

Однако Виктория имела в виду не смятение, негодование и отчаяние. Он вспомнил свое детство, дни, проведенные в затененных комнатах, где за толстыми бархатными занавесями был целый мир света, который он мог видеть лишь изредка, когда наставники и няньки стояли к нему спиной. Он вспомнил, как украдкой впивался взглядом в синее небо и изумрудные лужайки, а на следующий день страдал от лихорадки и боли. Как служанки в детской клохтали над ним, удивляясь, что он умудрился обжечься. Как мог бы он объяснить, что лужайки и парк словно взывали к какой-то задыхающейся части его сердца? Как мог бы он сказать им, что поменялся бы местами с придурковатым сыном садовника, лишь бы иметь возможность бегать босиком, с непокрытой головой по траве, чтобы солнце целовало его лицо...

Он устремил взгляд на дождь, на окутанное тучами небо чуть светлее сумеречного. Это его мир – часы, когда солнце закрыто бурей, мгновения зимних рассветов и закатов, когда свет слаб и немощен. Ни к чему жаждать солнца, как тот глупый мальчик. Но какая-то его часть все еще жаждала.

Видя, что Рейберн мучительно размышляет, Виктория не сводила с него глаз. Лицо у нее было напряженное, она как будто ждала, что он отмахнется от нее, но под напряжением проскальзывали сочувствие и понимание.

– Кажется, я догадываюсь, о чем вы говорите, – произнес наконец Рейберн.

Дождь пошел на убыль и теперь моросил. Сквозь дверной проем Виктория видела местность ниже холма, где несколько мокрых овец сгрудились на поле, а дым из труб закручивался изящными струйками и снова прижимался к земле. Прохладный воздух был так влажен, что его почти можно было пить, и Виктория подумала, что на вкус он сладкий и коричневого цвета, как та земля, которой он пахнет.

– Что вы будете делать, Виктория?

Виктория очнулась, внезапно разбуженная звуком голоса Рейберна. Она хотела притвориться, будто не поняла, о чем речь, но подумала, что это бессмысленно.

– Когда вернусь домой? Буду принимать каждый день таким, каков он есть. Что еще мне остается? Вы упрекали меня в том, что я лгу сама себе. Но как я могу строить планы, если сама не знаю, чего хочу?

– Разумно.

Виктория обернулась, чтобы взглянуть на него, подхлестываемая тем же ощущением преграды, расстояния между ними, которое преследовало ее с самого приезда в Рейберн-Корт.

– А вы... чего хотите вы?

Байрон невесело улыбнулся из сумрака у дверей, куда он отошел, когда дождь стал стихать. Его волосы высохли и превратились в беспорядочные пряди, придавая его грубой внешности нечто роковое.– Я герцог Рейберн. Чего я могу желать? Виктория усмехнулась:

– Достроить Дауджер-Хаус. Сделать Рейберн-Корт пригодным для жилья, а земли – приносящими доход. Жениться – пусть не на Легации. Иметь наследника, вы ведь детскую не просто так построили. Вы хотите счастья, как и все люди.

Лицо его помрачнело.

– А вы не считаете меня счастливым?

Слова эти прозвучали спокойно, но в них содержалось угрожающее напряжение, которое два дня назад заставило бы Викторию переменить тему. Но теперь – нет. Она не отвела глаз, когда он на нее посмотрел.

– Нет. Я не считаю вас счастливым. Вы страдающий, одинокий человек, и чем больше пытаетесь скрыть это, тем больше предаете себя самого. Вы признаете, что стали строить Дауджер-Хаус для себя, а не для Летиции. Это как воплощение вашей мечты. Но никто не поверит, что вы имеете к этому какое-либо отношение, поскольку вы очень умело скрываете свои чувства от окружающих. Вы упрекаете меня в том, что я ограбила саму себя, но в этом смысле мне не сравниться с вами.

Она в волнении поднялась.

– Вы слышали мою историю. Но свою храните глубоко в сердце. Вот уже три дня вы задаете мне вопросы. Я отвечаю на них. И ничего! – Она покачала головой. – А на мой единственный вопрос вы так и не ответили. Не пожелали. Чего вы боитесь? Что сделал вам мир? Почему вы замкнулись в себе?

Рейберн порывисто встал, нависнув над ней. На лице его отразилась такая буря чувств, что Виктория невольно сжалась, но тут же выпрямилась и вздернула подбородок.

– На этот раз вы меня не запугаете и не заставите молчать.

Она встретила его яростный взгляд не дрогнув, его ореховые глаза впивались, горя, в ее глаза. На скулах заиграли желваки.

Рейберн повернулся к ней спиной и направился к лошадям.

– Дождь кончился, небо прояснилось. Пора ехать.

Виктория поняла, что потерпела поражение. Никакой власти она над герцогом не имеет. У нее есть только сделка, лист бумаги. Рейберн выведал ее тайны, вошел к ней в доверие, а когда она попросила дать ей хоть малую толику того, что дала ему, ничего не получила. Для него их неделя всего лишь развлечение.