Искушение Марии д’Авалос - [8]

Сильвия выполнила ее распоряжение добросовестно, но неохотно. Альфонсо нанял эту служанку в самом начале их семейной жизни. Она лишь называлась служанкой, а на самом деле шпионила за Марией, следуя за хозяйкой по пятам, когда та покидала дворец, и докладывая о ее передвижениях ревнивому Альфонсо. Мария привыкла к тому, что эта смуглая дородная молодая женщина всюду следует за ней, и уже считала ее чуть ли не защитницей. Со смертью Альфонсо Сильвия лишилась благоволения, и теперь ее роль была неясна. Она прекрасно понимала, что Мария оставила ее только по доброте сердечной, зная, что у той нет семьи. Но Сильвия, привыкшая к палаццо Джоэни с толпой слуг, была не расположена выполнять домашнюю работу, необходимую для комфорта Марии в замке. Ревнивая натура Альфонсо повлияла даже на его служанку: Сильвия затаила злобу на горничную Марии, Лауру Скала.

— Теперь ты можешь идти в свою комнату, — сказала Мария. — Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.

Сильвия замешкалась. Она привыкла быть с Марией каждую минуту днем и ночью.

— Я понадоблюсь вам, моя госпожа, чтобы подкладывать поленья в огонь.

— Я могу сделать это сама. Сложи их возле камина.

Сильвия всплеснула руками.

— Где это слыхано, чтобы госпожа сама поддерживала огонь в очаге? Вы же можете обжечься!

— Не такая уж я неловкая. Иди и разожги камин у меня в спальне. Можешь присматривать за ним, пока я не приду. Скажи Лауре, чтобы она оставалась с Беатриче, пока та не заснет, а потом пришла сюда.

С грохотом складывая поленья у очага, Сильвия сказала:

— Дон Альфонсо говорил, что я должна всегда о вас заботиться, донна Мария.

— Дон Альфонсо умер.

Сильвия задохнулась от такого святотатства и перекрестилась, с выражением скорбного благочестия обратив взор к небесам. У этой женщины был природный дар к лицедейству, и порой это смешило Марию.

— Он наблюдает за нами сверху, донна Мария.

При мысли о том, что ее муж-собственник наблюдает за ней и после смерти, у Марии сдавило горло, и поэтому она обратилась к Сильвии более резким тоном, нежели намеревалась:

— Он не единственный, кто за тобой наблюдает. Я имею в виду моего отца, принца Монтесаркио, благодаря которому у тебя есть крыша над головой. А теперь ступай.

— Я благодарна принцу, вашему отцу, — слабым голосом пробормотала Сильвия, выходя из комнаты.

Мария опустилась в покрытое гобеленом кресло и стала смотреть на пламя. Она чувствовала себя немного виноватой в том, что так резко обратилась к Сильвии. Нужно сказать этой женщине, чтобы она не заговаривала об Альфонсо и Мессине. Нужно ей объяснить, что Мария хочет сосредоточиться на будущем, а не на печалях прошлого. Сильвия прекрасно знала, что жизнь Марии в Мессине была непрерывным циклом беременностей, рождений, смертей и скорбных погребений, и ревнивая ярость Альфонсо возрастала вместе с разочарованием, когда каждый из их четырех детей умирал от малярии, холеры или младенческой лихорадки. Он горевал о мальчике, своем наследнике; Мария горевала обо всех: Антониетте, Альфонсино, Марианне и Франческе, этих прелестных малышах, невинных и поначалу улыбавшихся, пока их крошечные личики не начинали пылать от жара и искажаться от мучений, а хрупкие тела — корчиться от лихорадки. Каждый год новое горе наслаивалось на прежнее, пока это не стало ее постоянным состоянием. К своему ужасу, она обнаружила, что привыкла к горю. Однако она так претерпелась к необходимости скрывать свои тайные мысли, что внешне выглядела безмятежной. Теперь этот замкнутый круг наконец прервался, хотя Мессина не изгладится из ее памяти, пока она не начнет жизнь с чистого листа в Неаполе. А это означало брак с молодым кузеном, которого она не видела уже шесть лет. Интересно, каким сейчас стал Карло. Он был таким беспокойным ребенком. Он то бурно веселился, музицируя вместе с придворными музыкантами своего отца, или возбужденно собирался на охоту, то впадал в уныние и умолкал, укрывшись в своем собственном мире, — словом, походил на пламя, трепещущее на ветру. Поднявшись с кресла, Мария начала в волнении расхаживать по комнате. Она бросила полено в огонь, и вспыхнувшие искры напомнили ей о предостережении Сильвии, так что она поспешно отпрянула. Ей не хотелось давать Сильвии возможность торжествовать, если та заметит прожженную дырочку у нее на платье: контроль над Сильвией давал ей ощущение контроля над собственной жизнью.

Она поискала на полках, что бы почитать. Это могло успокоить ее. Констанца хорошо подобрала свою библиотеку. Каким унылым местом стала Искья по сравнению с тем, какой была при Констанце с ее оживленным двором! Мария открыла ящики, набитые стихами и письмами. Многие были подписаны знаменитыми ныне именами: Энеа Ирпино, Микеланджело Буонаротти и Лудовик Ариосто, которого Арагонский замок вдохновил на написание великой эпической поэмы «Неистовый Роланд». Ах, если бы только Мария могла сейчас оказаться в подобной компании! И все эти письма были адресованы либо Констанце, либо Виттории Колонне, которая также жила на Искье и стала знаменитой поэтессой. Виттория была любящей женой двоюродного прадеда Марии, Ферранте Франческо д’Авалос, командира итальянской армии и победоносного генерала в исторической битве при Павии в 1525 году. А после его смерти Виттория писала сонеты, посвященные лишь ему. Мария понимала Витторию: какая это печальная радость — провести жизнь в воспоминаниях о любимом усопшем муже. Разве не было главной радостью для самой Марии умчаться в мыслях к Федериго?