Искушение любовью - [68]

— В этом нет необходимости, — холодно возразил он. — Завтра утром меня здесь не будет. И я не хочу вас больше видеть — никогда.

Она протянула к нему руку, но он сделал шаг назад, и ее рука бессильно повисла в воздухе. Джессика неслышно вздохнула:

— Марк. Будьте… счастливы.

Он коротко поклонился, затем как ни в чем не бывало взял свои перчатки и шляпу и вышел. Он даже не обернулся — как будто они и не прощались друг с другом на всю жизнь. Через несколько мгновений его фигура исчезла в наступающих сумерках.

Он избежал опасности. А она оказалась в невозможной, катастрофической ситуации. Что ж… пусть лучше она, чем он.

Только когда Марк окончательно скрылся из вида, Джессика осознала, что все еще сжимает в руке его перстень.

Глава 15

Дождь стекал по лицу Марка тонкими струйками. Он плотнее завернулся в плащ, перехватил удобнее кожаную сумку, приятно гревшую бок, и постучал в дверь.

На улицах Бристоля уже стемнело. Масляный фонарь на углу улицы еще не горел — фонарщик пока не успел до него добраться; узенький серп луны прятался за седыми тучами. Сумка зашевелилась, но тут же снова замерла. Дверь отворилась.

— Марк.

Конечно же Смайт всегда открывал дверь лично. Несколько секунд он молча смотрел на брата, затем быстро отступил в сторону.

— Входи. Входи скорее. — Смайт окинул взглядом его насквозь промокший плащ. — Я не ожидал тебя в такую непогоду. По правде говоря, я вообще тебя не ожидал.

Двадцать четыре часа назад Марк был полон самых радужных надежд на будущее. Сейчас он стоял на пороге дома своего брата — просто потому, что не мог придумать, куда еще ему податься. По дороге сюда — половину пути он проделал верхом, половину проехал на поезде — Марк тысячу раз представлял себе, как он все расскажет Смайту. Иногда его история получалась сердитой, иногда грустной, но теперь, глядя на брата, он не мог вымолвить ни слова. Это было слишком унизительно.

Марк стянул с себя мокрый плащ, шляпу и перчатки и поставил сумку на дощатый пол.

— Мне забрать ее?

Сумка не шевелилась; это был хороший знак.

— Не важно, — сам себе ответил Смайт. — У тебя такой вид, будто тебе не помешает выпить. Только не говори мне, что она сказала «нет».

Марк уже тысячу раз проклял себя за то, что не сдержался и изложил свои глупые планы в письме. Зачем, ради всего святого, он поспешил послать его Смайту до того, как получил от нее ответ?

— Мы можем… не говорить об этом?

Должно быть, на лице у Марка было написано настоящее страдание, потому что Смайт, вместо того чтобы поддразнить его, как обычно, просто пожал плечами:

— Как хочешь.

Незнакомый со Смайтом человек мог бы принять это за безразличие или холодность. Но Марк примчался к брату именно потому, что знал — тот поймет его без единого слова. Это было между ними всегда.

Он уже бывал у Смайта дома раньше. Человек такого достатка, как его брат, мог бы поддерживать куда более роскошный образ жизни — богатый дом, куча слуг. Но Смайт, разумеется, избегал подобных излишеств. Раннее детство и жизнь с матерью повлияли на него странным образом; Марк с трудом понимал это сам и уж тем более не смог бы объяснить другим. Смайт был слишком горд, чтобы разрешить кому-то увидеть, с каким трудом достается ему его хлеб. Пусть даже слугам.

Они никогда ничего не просили друг у друга. Возможно, именно поэтому Марк с такой легкостью мог отдать брату все что угодно.

— Твоя сумка. Она шевелится.

— О, замечательно. Это означает, что твой подарок проснулся.

— Подарок? — Смайт сделал шаг в сторону.

Марк почувствовал, как его сердце переполняется любовью. Только его брат, один из всех людей на свете, мог насторожиться при упоминании о подарке.

— Да, подарок. Хороший подарок.

Он присел на корточки и отстегнул металлический замок. Кожа была маслянистой и прохладной на ощупь. Марк старательно прикрывал саквояж от дождя, и тот совсем не промок, но тем не менее, когда он сунул руку внутрь, ее коснулось что-то горячее и влажное.

— Ну вот. — Он вытащил содержимое наружу. Пушистый комок отчаянно извивался и от этого казался в два раза тяжелее. Он протянул комок Смайту.

— Боже правый, — потрясенно выдохнул Смайт. — Что же это такое?

— Мне кажется, если ты хорошенько пороешься в своей недюжинной памяти, то припомнишь, что тебе уже приходилось видеть создания вроде этого.

— Да. — Смайт осторожно дотронулся до щенка пальцем. — Вроде этого… возможно. Но, основываясь на своем опыте, я всегда считал, что щенки — это существа… с глазами. А не просто огромные комки меха с большим черным носом. — Он с сомнением раздвинул серую шерсть на лбу. — О господи. Кажется, у него и в самом деле есть глаза.

Марк сунул собаку ему в руки. Лицо Смайта было совершенно ошеломленным.

— А что это за… порода?

Щенок действительно напоминал комок длинной серой шерсти; только его лапы и грудь были белыми.

— Это отпрыск самой замечательной пастушьей собаки со всем Сомерсете. Но не бойся, тебе не придется покупать для него стадо овец. Владелец уже проверил, насколько сильны его пастушеские инстинкты, и, кажется, наш герой полностью провалился. Ему было куда интереснее копаться в грязи.

— Хмм… — Смайт поставил щенка на пол. Его лапы немного разъезжались. — И ты, конечно, подумал, что мне необходима собака. Чтобы было кому делать лужи на полу. Ты вообразил, что я мечтаю о чудовище, которое станет таскать меня на длительные прогулки по окрестностям. Ты хотел, чтобы я стал рабом животного, годным только на то, чтобы бросать, когда нужно, палку. Ты хоть представляешь себе, какой это труд — собака? — Укоризненные слова Смайта шли вразрез с его веселым голосом. Он почесал щенка за ухом, и тот немедленно впился зубами в его манжету. Смайт попытался отдернуть руку, но собака вцепилась еще сильнее, зарычала и забила хвостом, приглашая хозяина поиграть. — Ничего не говори. Я все понял. Это часть твоего коварного плана по превращению всей моей обуви в жалкие объедки.