Искушение Кассандры - [60]

— Опоздали, — вздохнул Берестов. — Вызывай опергруппу.

Карасев грустно покачал головой и достал из кармана сотовый. После чего нахмурил брови и направился к машине.

В машине они вдвоем с Берестовым надавили на Алену. Та была вне себя от горя, но сквозь слезы все же давала показания.

— Это Агафон ее сбил с панталыку! — давилась от слез Алена. — Это он, скотина, уговорил Катьку свистнуть из ульяновского музея троянский хрусталь…

— Успокойтесь, — хмурился Тарас. — Давайте все по порядку.

И Алена рассказала с рыданьями и воплями, как год назад Катюша приехала в отпуск в Тверь и пришла к ней в гости на день рождения Мишки, ее мужа. Кроме Кати, были еще Мишкин брат Агафон и его жена Клавка. Там-то, на дне рождения, Катя и рассказала им, что в архивах имеется свидетельство о том, что первая русская жена Шлимана, Екатерина Лыжина, подарил писателю Гончарову осколок горного хрусталя, найденный при раскопках Трои. Этот мужнин подарок очень возмутил Екатерину. Ей нужны были деньги, простые русские рубли, на худой конец — фунты стерлингов, а спятивший муж дарит ей какие-то древние стеклянные осколки. Словом, подарок, ценой в пятьдесят тысяч фунтов по тем временам, бывшая супруга Шлимана не оценила и подарила его писателю Гончарову. Так вот, продолжала рассказывать Катя, этот осколок более ста лет лежит в фондах ульяновского музея, и персонал до сегодняшнего дня не знает, что это такое. Катя рассказала это как комический случай, но юмор поняла только она, Аленка. Практичные Мемноновы сразу же нахмурились и стали выяснять, сколько этот троянский экспонат может стоить сегодня.

Про этот случай забыли все, кроме Агафона. Он занимается антиквариатом и шесть раз в году ездит за границу. Агафон буквально через месяц после этого нашел покупателя на осколок из Трои. Какой-то коллекционер из Германии готов за него выложить полтора миллиона долларов. После этого Клавкин муж начал активно обрабатывать Катьку. «Один взмах руки — и ты миллионерша! Весь мир будет у твоих ног! Ты навсегда распрощаешься с этой гнусной российской нищетой…» Катька долго колебалась, потом согласилась…

— Я не знаю, что у них там произошло, — закончила, стуча зубами, Аленка, — но вчера она мне звонила и плакала. Потом на полуслове разговор оборвался, и я больше не могла до нее дозвониться…

В это время подъехала машина с криминалистами. Карасев обрисовал ситуацию, и они зашли в дом. Карасев вернулся, посмотрел Алене в глаза и строго спросил:

— Кто их мог убить?

— Понятия не имею, — ответила дрожащим голосом Аленка.

Карасев вопросительно посмотрел на Берестова. Берестов развел руками и демонстративно набрал телефон Клавдии Мемноновой.

— Ты думаешь, она может что-то прояснить? — спросил Карасев.

— Только она и может.

Карасев позвонил начальнику УВД полковнику Григорьеву и попросил задержать Клавдию Мемнонову.

— Задержим, — пообещал Григорьев.

Эксперты вышли на улицу перекурить. Карасев выбрался из машины.

— Следы есть?

— Следов до черта!

— Стреляли из револьвера?

— Из девятимиллиметрового «вальтера». Оба попадания в сердце. Смерть у обоих наступила мгновенно. Произошло это вчера, примерно в девять вечера…

Больше здесь торчать не имело смысла. Карасев велел водителю возвращаться в город. По пути он спросил у рыдающей Алены:

— У Агафона пистолет был?

— У него было три пистолета!

— Каких марок?

— Я не разбираюсь в марках. Два пистолета, по-моему, были немецкие. Третий — с барабаном…

— А, кстати, чья это дача, на которой скрывались беглецы?

— По документам, это дача моего мужа. А фактически она Агафона. У него три такие дачи…

Алену забросили домой и поехали перекусить в кафе. Однако до кафе доехать не удалось. Позвонили из УВД.

— Клавдия Мемнонова задержана в аэропорту. Сейчас ее везут в управление для допроса.

— В УВД! — приказал Карасев.

Когда «Жигули» подъехали к УВД, навстречу с крыльца спустился улыбающийся капитан и радостно сообщил.

— Мемнонову допросили. Она во всем призналась. Это она убила своего мужа и любовницу в состоянии аффекта.

— Можно задать ей пару вопросов?

— Можно, — ответил капитан и повел на второй этаж, в тот самый кабинет, где допрашивали Мемнонову.

Они втроем вошли в кабинет, и гостям стало не по себе от тяжелого взгляда задержанной. На табуретке перед старшим лейтенантом восседала женщина лет тридцати пяти, плотная, с крашеными волосами, тонкими губами и бледным бескровным лицом. В ее глазах не было ни страха, ни скорби, ни робости, ни раскаяния.

Капитан что-то шепнул лейтенанту, и тот сказал:

— Вам хотят задать несколько вопросов наши коллеги из Ульяновска.

Она молча кивнула.

— Скажите, Клавдия… — запнулся Карасев.

— Николаевна, — подсказал лейтенант.

— Спасибо! Скажите, Клавдия Николаевна, известно ли вам что-нибудь об убийстве сторожа в ульяновском музее?

— Все известно, — ответила она без единой эмоции.

— Кто его убил?

— Мой муж.

— За что?

— За то, что он пытался изнасиловать его любовницу.

— Вы имеете в виду Катю Александрову?

— Да. Именно эту сучку я и имею в виду.

— Вам рассказывал муж, как он его убил?

— Во всех подробностях. Этого сторожа никто убивать не хотел. Сам нарвался.

— Каким образом он нарвался?