Искушая судьбу - [10]

Той самой башни.

Лишь только в памяти Мары всплыло это древнее название, у нее перехватило горло. Никто с уверенностью не мог сказать, когда башня получила свое зловещее название. Все прошедшие столетия это было, пожалуй, единственное место в Кулхевене, всегда ассоциирующееся с несчастьями и трагедиями. Из поколения в поколение среди обитателей замка передавались истории о безвременных смертях неких злосчастных индивидуумов, всегда неким мистическим образом связанных именно с этим местом.

Однако, будучи даже совсем еще маленькой, она никогда не боялась башни – ее зловещее прошлое не имело к ней никакого отношения. Ее брат Оуэн часто старался напугать ее историями о злых духах, но она только смеялась над ним и никогда не верила этим историям. До самого последнего дня ее пребывания в Кулхевене, когда солдаты все-таки сломили защиту замка и все пророчества о башне воплотились для нее в реальность.

Она и сейчас отчетливо помнила, как ее мать, красавица Эдана, названная так в честь жившей в шестом веке ирландской святой, с ее огненно-рыжими волосами, развевающимися позади нее как пламя костра, с презрением отвергла приказ победителей спуститься вниз и сдать Кулхевен. Когда вражеские пушки были уже наведены на каждую из дверей, Эдана отвела Мару и Оуэна, младшего из трех братьев и единственного оставшегося в живых, в сторону.

– Дети мои, – сказала она, крепко прижимая их к груди, – вы должны обещать мне, что, если этой ночью замку суждено будет пасть, в один прекрасный день вы вернетесь сюда, чтобы потребовать его обратно и отомстить тем, кто захватит его. Вы должны обещать, что вернете эти земли в законное владение Диспенсеров.

Потому что, если вы не сделаете этого, Кулхевен исчезнет с лица земли.

Эдана получила ультиматум от командира англичан – сдаться. Ее ответ был немедленным: она скорее предпочтет погибнуть, защищая Кулхевен, чем остаться в живых, зная, что он достанется кровожадным кромвельцам. Тогда командир предупредил, что ни ей, ни ее детям пощады не будет. Ей пришлось выслушать всевозможные грязные угрозы, которые выкрикивали осаждающие, надеясь, что это вынудит ее сдаться. Но ее мать была сделана из прочного материала. Даже когда солдаты ворвались внутрь и уже дышали ей в лицо, она отважно подняла древнюю кулеврину своего мужа, готовая выстрелить в первого, кто дерзнет ступить на священную землю Кулхевена.

И спустя мгновение откинулась назад, мушкет звякнул о каменные плиты пола, и она упала бездыханной на пол.

В эту ночь Мара стала свидетельницей того, как от рук кромвелевских «круглоголовых» погибла ее мать, так же, как до этого отец. Обуреваемые алчностью солдаты быстро овладели замком. Для храбрости им дали спиртного, а в качестве стимула – разрешение разграбить замок в поисках добычи они обшарили каждый его уголок, и Мара с Саймой должны были, спасая свою жизнь, воспользоваться потайными ходами, пробитыми под древними стенами, и укрыться в деревне, расположенной у подножия скалистого массива, на котором возвышался Кулхевен.

Именно после этой ночи Кулхевен стал – по крайней мере в глазах остального мира – собственностью Протектората, обреченной на то, чтобы в качестве лакомого кусочка достаться кому-нибудь из наиболее доверенных друзей Кромвеля.

И в ту же ночь Мара поклялась себе, что вернется сюда и выполнит то, что обещала своей матери.

– Взгляни, моя госпожа Мара, – сказала Сайма, когда карета выехала на дорогу, ведущую к новому зданию, – это сад твоей матери.

При виде цветущих кустов роз и рододендронов, посаженных по бокам, Мара не смогла сдержать счастливой улыбки. Когда она видела в последний раз этот сад, плодородная черноватая почва которого была культивирована и засажена искусными руками ее матери, он был полностью вытоптан башмаками «круглоголовых», а нежные бутоны роз ради смеха преданы огню. Сейчас, при виде этого многоцветья, наполняющего воздух прекрасными ароматами, могло показаться, что всего происшедшего тогда просто не было. Если бы еще и ее мать вместо того, чтобы лежать в холодной, ничем не отмеченной могиле где-то под стеной замка, поджидала ее сейчас на верхней площадке парадной лестницы!

Карета плавно затормозила, Мара услышала, как Пудж, кучер, слезает с козел, сердце ее забилось быстрее. У нее появилось ощущение, как будто она вернулась в замок действительно по праву, и уверенность в том, что воля матери будет исполнена.

Даже Сайма, несмотря на весь ее скептицизм, была, казалось, счастлива от того, что наконец-то вернулась сюда, в ее глазах появился какой-то теплый блеск, – Мы здесь, моя леди Мара. Мы наконец-то вернулись домой.

Домой.

– Да, я знаю. Хотя никак не могу поверить, что это не сон, Сайма. Прошло столько времени, я почти уже начала думать, что мы никогда не доживем до этого дня. Пора начинать осуществление плана, и запомни: с этого момента ты должна называть меня Арабеллой.

Дверца кареты торжественно отворилась. В проеме появилась затянутая в перчатку рука, готовая помочь ей сойти. Мара оперлась на нее, собравшись с духом, чтобы не выказать естественного чувства отвращения при встрече с этим человеком, за которого она собиралась выйти замуж.