Искупление вины - [8]

— Поднимайся, тебя ждут в штабе.

На душе сразу сделалось тревожно.

Михаил поднялся. В казарме было прохладно: через приоткрытые форточки задувал ветер. Следовало бы их захлопнуть да сохранить тепло, но майор велел оставлять их всегда открытыми. Приходилось терпеть и с головой укрываться тонким байковым одеялом. Двое курсантов, нарушившие запрет и укрывшиеся шинелями, тотчас были отправлены в штрафной лагерь за нарушение дисциплины.

Старательно умывшись, Михаил убрал с лица последние следы недавнего сна и направился в штаб. Под ногами хрустел едва выпавший снег, и свет уличных фонарей, падающий на сугробы, весело искрился.

В штабе было столь же прохладно. По всей видимости, майор Гемприх-Петергоф любил холод. Подошедший дневальный велел немного подождать, но ожидание затянулось на целый час, и Михаил успел изрядно продрогнуть. А когда в приемной над головой часы с кукушкой пробили восемь утра, дверь неожиданно открылась, и майор, распахнув дверь, произнес:

— Проходите.

Аверьянов поднялся со скамьи и уверенным шагом военного человека прошел в просторный кабинет.

Гемприх-Петергоф был тщательно выбрит, выглядел свежо, впрочем, как и всегда. От него пахло французским парфюмом, легкий амбре выдавал французский элитный коньяк, в крепких пальцах он держал кубинскую сигару. Майор любил все самое лучшее. Форма на его широких атлетичных плечах сидела безукоризненно, выдавая кадрового военного. Всю жизнь он занимался делом, в котором отлично разбирался и которое очень любил. Если того требовали обстоятельства, мог быть обворожительным и любезным, если нужно — хитрым, при необходимости — коварным. В нем было намешано всего понемногу, как в хорошем крепком коктейле.

— Чего же ты напрягся, Филин? Уж не думаешь ли ты, что я позвал тебя сюда, чтобы расстрелять? — Узкие обескровленные губы майора разошлись в любезной улыбке, показывая расположение.

У всякого, кто перешагивал его кабинет, он замечал или растерянность, или откровенный страх. Некоторые начинали заискивающе заглядывать ему в глаза. Как же поведет себя Аверьянов?

Вопреки ожиданию, Филин выглядел спокойным и даже нарочито безразличным.

— Не думаю, господин майор. Иначе вам незачем было меня спасать.

— Все так… Тогда зачем?

— Не могу знать, господин майор.

— Просто хотел поинтересоваться, что же в вас есть такое, за что вас так любят женщины?

— Мне это и самому интересно, господин майор, женщины — существа таинственные.

— И все-таки?

— При общении с женщинами я не делал ничего такого, чтобы они меня полюбили или хотя бы запомнили.

— Я даже не знаю, кому мне следует верить, — рассмеялся майор. — Все ваши женщины утверждают прямо противоположное. А иные говорят, что ночь, проведенную с таким мужчиной, как вы, они будут помнить всю жизнь. Среди них вы по-настоящему очень популярны.

— Даже не знаю, что и ответить, господин майор… Хотя услышать про себя такие слова от женщин… весьма лестно. Но я вас разочарую, у меня нет никакого секрета… Хотя нет, один небольшой секрет есть — во всех женщинах, с которыми я бывал хотя бы однажды, я вижу только одну девушку, которую очень люблю.

— Ее зовут Маруся? — спросил майор, пристально посмотрев на Аверьянова.

— Не удивлен, господин майор, все-таки вы — профессиональный разведчик. Именно так ее зовут.

— Секрета здесь особо нет, просто в бреду вы часто произносили ее имя… Я запомнил… А вы умеете скрывать свои чувства, для разведчика это очень важно. Вы очень хорошо подготовлены для больших дел, и я думаю, что из вас выйдет настоящий профессионал. Единственная ваша слабость — это женщины! Они вас запоминают. Вы часто ходите в публичный дом? — неожиданно спросил Гемприх-Петергоф.

— Не чаще, чем другие, господин майор.

— Не чаще, — кивнул тот. — И тем не менее каждая из них вас помнит. Знаете, что они говорят? Если он будет воевать так же горячо, как любит, то из него получится великолепный солдат Третьего рейха. Неплохо сказано, а?.. Хотите, дам хороший совет, как вы можете уцелеть в этой мясорубке?

— Да, господин майор.

— Постарайтесь не выделяться среди остальных солдат. При общении с женщинами не допускайте ничего лишнего! Взяли от нее, что хотели, и немедленно уходите. Вы меня поняли?

— Так точно, господин майор!

— Кстати, женщины не только восхищаются вами, но и строчат на вас доносы. Мне приходится их читать. Занятное чтение, я вам скажу. В вас определенно что-то есть, женщины всегда очень остро чувствуют незаурядного человека.

— И что же они такого обо мне пишут?

— Пишут, как прекрасно провели с вами время, и добавляют, что не мешало бы этого русского парня отправить на виселицу. Ох, уж это женское коварство!

— Я на них не в обиде. Мне пришлось побывать в могиле… Каждая из женщин лечила мне душу, они сумели мне дать куда больше, чем я им.

— Для недавнего покойника вы себя прекрасно чувствуете и здраво рассуждаете.

— Спасибо, господин майор, просто стараюсь ни в чем себе не отказывать. Когда понимаю, что этого всего могло не быть… просыпается новая жажда жизни.

— Не каждый может похвастаться такой жаждой жизни. Иногда живые больше напоминают покойников, а у вас совершенно другая история.