Искупление вины - [4]

— Развяжите мне руки, господин капитан. Не хочется престать перед господом со связанными руками.

— Отставить… Развяжите ему руки, — распорядился капитан.

Юркий полицай подскочил к арестанту и, чиркнув ножом по веревке, отскочил в сторону. Белобрысый растер затекшие запястья и, расстегнув накладной карман, вытащил из него какую-то бумагу и крепко зажал в ладони.

Грюнвальд протянул майору флягу с ромом. Тот благодарно принял ее, отпил большой глоток и, возвращая флягу, произнес:

— Неплохой ром. А кто этот солдат с левого края?

— Это сержант Аверьянов, он главный инициатор побега. Хотели расстрелять на месте, но все-таки решили сделать это перед строем. В назидание остальным.

— Как же вы его так просмотрели? — удивленно спросил Вильфред.

Солдаты айзацкоманды, повинуясь приказу офицера, послушно побросали недокуренные сигареты в притоптанную траву и вытянулись в короткую цепь напротив приговоренных.

— Не ты первый задаешь этот вопрос, — ответил майору Грюнвальд. — Хорошо притворялся… Он прошел двойную фильтрацию, изъявил желание сотрудничать и бежал сразу после окончания карантина. Кстати, мы поймали его последним. Надо признать, он проявил немалую изворотливость.

Неожиданно к белокурому красноармейцу подошел крепкий коренастый полицейский из вспомогательной группы и что-то энергично проговорил. Выслушав короткий ответ, он слегка хлопнул его по плечу и отошел в сторону. Увиденное показалось майору странным — люди, стоявшие на краю пропасти, для всех присутствующих были уже мертвецами. Что же их связывало?

— Огонь! — громко крикнул офицер, и шесть выстрелов слились в один. Приговоренные, сбитые ураганом пуль, попадали на дно ямы.

Вспомогательная группа, не дожидаясь следующей команды, действуя явно по привычке, похватав лопаты, зашагала к яме. Комья земли шумной россыпью разбивались об тела убитых. Зондеркоманда работала дружно, слаженно, не скупилась на землю, засыпая руки, ноги, лица…

Поднявшись, Гемприх-Петергоф подошел к яме. В неестественных позах, уже наполовину засыпанные комьями слежавшейся глины и земли, лежали расстрелянные. Белокурый боец лежал лицом вниз. На гимнастерке с правой стороны расплывалось красное пятно. А ведь какую-то минуту назад он двигался, говорил, даже чего-то просил. Одним словом — жил!

Неожиданно со дна ямы прозвучал протяжный стон. Полицаи вспомогательной группы на минуту прекратили работу и в ожидании посмотрели на майора. Глинистое дно ямы колыхнулось, и на поверхность, приподняв русую голову, перепачканную в глиноземе, и подгребая под себя руками землю, стал выбираться Аверьянов.

— Живой, мать вашу!.. Такую волю к жизни не у каждого увидишь… Теперь понимаю, почему он попросил развязать руки. Что же его так здесь держит?

— Пристрелить, господин майор? — скинул с плеч карабин подошедший полицай.

— Отставить!

— Ма… ся… — прошептал раненый.

— Что он говорит?

— Матерится, кажись.

— У этого парня сильный ангел-хранитель. Я забираю его у вас, именно такой мне и нужен. Будет двадцать первым! Вытащить его из ямы!

Полицейские не спешили выполнять распоряжение майора. Для них он был человеком со стороны.

— Бегом выполнять приказ! — повысил голос Гемприх-Петергоф. — Если не хотите оказаться на их месте!

Отставив в сторону лопаты, полицейские попрыгали в яму. Аккуратно подхватили раненого под руки, бережно попридержали ноги, выволокли его из ямы и, положив на землю, перевернули на спину. Майор присел рядом, расстегнул ему ворот и спросил:

— Что это у него в руке?

— Какая-то бумага, — ответил полицай и попытался забрать ее, но раненый держал листок на удивление крепко. — Вот вцепился… — буркнул он и, все же вытащив, протянул листок Гемприх-Петергофу: — Возьмите, господин майор.

Расправив его, Гемприх-Петергоф увидел, что это рисунок, бережно сложил его вчетверо и сунул в карман.

— Ты меня удивляешь, Вильфред, прежде я не замечал в тебе сентиментальности. Обычно мы пристреливаем раненых. Один выстрел в затылок, и все кончено! Что на тебя нашло? — спросил подошедший Грюнвальд.

— Считай меня сентиментальным, но этот случай — беспроигрышный вариант. Он будет мне благодарен всю жизнь за то, что я вытащил его из могилы, а значит, станет верным солдатом Третьего рейха. Будет служить в моей группе… если выживет, — ответил майор.

— Врачам придется очень серьезно потрудиться. Обычно после таких ран не выживают.

Веки красноармейца дрогнули, и он негромко произнес, устремив взгляд в посеревшее небо:

— Ма… ру… ся… — И тут же неровно задышав, смежил веки.

— Что он сказал? — спросил Грюнвальд.

— Кажись, бабу какую-то вспоминает, — безразлично произнес стоявший рядом полицейский. — Не то Маню, не то Марусю. Не разобрать!

— Ах, вот кто его на тот свет не пускает… Стоять на краю могилы и думать о женщине! А ведь он был уже почти покойник… Вот что значит настоящая любовь!

— Видно, этот русский и в самом деле очень любит эту женщину. Где-то ему можно даже позавидовать… Надеюсь, Вильфред, что ты не ошибся в своем выборе, — произнес капитан Грюнвальд.

— Дождь, кажется, будет, — посмотрел на потемневшие облака майор. — В это время погода всегда дрянь! Чего стоим?.. Положили его на телегу, да поаккуратнее, и так едва душа в теле держится! Везем в лазарет!