Искупление - [20]

Елизар выехал из Коломны до рассвета и хотел в один день достичь Москвы, но кончились силы в вечерних сумерках у коня, кончились и у него с Халимой. В потемках достигли Симонова монастыря. Звон его колокола слышался еще издали - небольшой ветерок потягивал от Москвы, но к вечерней службе не успели, да и сил не было отстоять вечерню. Ночевать попросились в кладбищенскую сторожку. Сторож не зажег свечи и только спросил из темного чулана:

- Православные?

- Православные.

- Ложитесь у порога. С богом!

В пол-избице светилась лампада перед единственной иконой на почерневшей доске. Елизар отвел рогожную завесу и увидел крупную, округлую спину человека, стоявшего на коленях. Тот шептал молитвы и кланялся. Когда услышал за спиной шорох, поднялся и смиренно отступил от чистого угла к порогу. Его крупное тело вышло из освещенного круга, и в пол-избице стало просторно. Потом он вернулся неслышно, сгреб с полу что-то серое, легкое и стал устилаться на ночь у порога.

"Не пойму - чернец или так, божий угодник?" - подумал Елизар, разостлав длинный плащ-мятель, взятый

у Лагуты в дорогу. Халима тотчас легла и свернулась комочком, Елизар снял однорядку, положил ее под голову Халиме и решил помолиться на ночь один за двоих. Молитва была короткой, и, когда он ее окончил, вновь появился божий угодник. Он молча положил на лавку, у их голов, краюху хлеба. Перекрестился и вышел наружу. Елизар разломил краюху и подал Халиме. Она улыбнулась и стала есть радостно, умиленно, прислушиваясь к голосу незнакомого соночлежника, разговаривавшего с их лошадью. Вскоре он опять появился и смиренно сказал:

- Я коня отвязал и стреножил.

Елизар молчал, не зная, сердиться или смолчать, а тот пояснил:

- Кругом пусто, а у могилок травушка мягка вельми и сладка - конек не уйдет и насытится...

- Спаси тя бог, добрый человек, - ответил ему Елизар из чистого угла, а погодя спросил: - Куда путь правишь?

- По земле-матушке брожу - родню обхожу да с миром прощаюсь...

Последние слова плохо вязались с его молодым, сильным голосом, ладными движениями.

- А как тебе, добрый человек, имя-прозвище?

- Акинфом наречен. Из брянских я бояр. Захудал и развеян род наш.

Снаружи кто-то зацарапал дверь, зашуршал, и на пороге появились еще двое странников.

- Мир дому сему, что при вечном покое! - зычно возвестил один. Второй скромно помолился на свет лампады.

Сторож вышел из чулана, осмотрел ночлежников, но не разобрал в полутьме ничего и махнул рукой:

- Ложитесь с богом! - и ушел к себе.

Елизар уже спал, но очнулся, не ведая, сколько прошло времени, может быть, полночи или совсем мало, от зычного голоса того самого человека, что пришел последним.

- ...сие такоже заблуждение есть! - восклицал тот. - Ныне отцы духовны саном святы, а обычаем похабны! Мясо жрут по вся дни! Мало их извержено из епископии за мзду превелику, за лжу и прелюбодейст-во? То-то!

- Спаси тя бог... - вздохнул А ;инф в ответ, а Елизар навострил ухо, ему показалоа , что ночной пришелец открывает истины всезнаемы, вот и он, Елизар, только что за великую мзду, за серебро, окрестил Хали-му...

- Ты речешь: единая вера на Руси! Едина, да неверно отправляема! Отцы церкви гласом и видом своим - часто агнцы божий, а суть волчью внутри хоронят. То не пастыри - то наемники! Все они своевольны вель-ми, гневливы и недобры к странникам, холопям, ко всим мезинным людям, а как князья на исповеди стоят - вси грехи их отпускаемы. У самого господа норовят откуп справить: монастыри взградят за серебро и злато, у людей отнятое, а им за то отцы духовные рай сулят. По писанию ли сие?

- Да оборонят их ангелы небесные! - вздохнул в ответ Акипф.

- Вестимо ли те, доброй молодец, что у человека не един ангел, а два!

- Новоук я в церковной премудрости, - ответил Акинф,

- Вот то-то - новоук! И у тя и у мя два ангела: един праведен, другой злобен. Праведен рвет человека к себе, злобен - к себе, оттого смертному беспокойно на земле. Праведен несет в сердце помыслы чисты и праведны, злой же сам по себе несыт, корыстен, завистлив и гневлив, но хитер и потому силен. Кто устоит пред ним? То-то!

- Есть люди святы... - несмело промолвил Акинф.

- Где? Не в этом ли Симоновом монастыре? Игумен со братнею на постелях мягких возлежат, а мы с тобой на полу, яко псы нечисты! А что в писании сказано? Монаси призваны богом обогревати и корчити трудом своим страждущих, в нужде пребывающих. То-тоГ А мы ныне без яди ко сну отходим.

- Игумен с братиею не святы, потому не ведают про нас.

- А ведают - куска не отымут от уст своих!

- Уйми гнев свой, странник, - мягко ответил Акинф.

- А почто гладом плоть умертвляти? Плоть - она божьим провиденьем создана, почто губить ее? В писании сказано: не тоимо-де странников, но и врагоз своих имущий ухлебить должен. Аще алчет враг твой, ухлеби его, аще ли жаждет, напой его, сие гворя, углие огнен-i ie сбираешь на главу его. Не побежден от зла тот, к о побеждает благим злое, то-то, новоук!

- Премудры речи твои, странник, - ответил Акинф все так же смиренно. Сия премудрость ждет меня впереди, коль войти предстоит во храм смирения от бренности мира сего,