Искупление Христофора Колумба - [2]

Куда более мучительным было отсутствие вестей из Лас Пальмаса. Он оставил там своих людей, поручив им сразу же сообщить, как только Пинсон приведет “Пинту” в порт. Однако шли дни, а никаких известий оттуда не поступало. Между тем тупость придворных становилась все более невыносимой, и, наконец, терпение Колумба лопнуло. Вежливо распрощавшись с господами из Гомеры, он направился в Лас Пальмас сам. Но, прибыв туда 23 августа, обнаружил, что “Пинта” так и не появилась.

На ум сразу же пришло самое худшее. Предатели среди экипажа судна, полные решимости помешать ему выполнить задуманное, возможно, подняли мятеж, либо же им как-то удалось убедить Пинсона повернуть назад, в Испанию. А может, они беспомощно дрейфуют в океане, уносимые течением неизвестно куда. Или же их захватили пираты, или португальцы, которые могли заподозрить, что эта экспедиция отправилась на поиски испанцев, пытающихся прибрать к рукам их владения на африканском побережье. Наконец Пинсону, считавшему себя имеющим больше прав, чем Колумб, возглавить это предприятие – хотя ему никогда не удалось бы добиться королевского покровительства и помощи, поскольку у него не было ни образования, ни манер, ни терпения, столь необходимых в таких делах, – могло взбрести в голову уплыть дальше самому, чтобы достичь Индии раньше Колумба.

Все это было возможно, и, перебирая в уме все варианты, Колумб готов был поверить в реальность любого из них. В тот вечер он уединился в своей каюте и, опустившись на колени – не впервые, конечно, но с несвойственным ему гневом, – обратился к Всевышнему.

– Я выполнил все, что ты повелел мне, – произнес он. – В какие только двери не стучал, но Ты ни разу, даже в самые трудные времена, ничем не помог мне. И все же вера в Тебя никогда не покидала меня. И вот, наконец, я добился разрешения отправиться в экспедицию именно на тех условиях, за которые сражался. Мы подняли паруса. Мой план был хорош. Время года было выбрано правильно. Люди что надо, и я даже готов был простить им, что они считают себя более опытными моряками, чем их предводитель. И теперь, я прошу у Тебя лишь одно – то, что мне действительно нужно: дай мне немного удачи.

Не слишком ли дерзко так обращаться к Господу? Может быть. Но Колумбу уже случалось дерзко говорить с могущественными людьми, и исходившие из самого сердца слова легко срывались с языка. Бог может покарать его за это, если захочет. Но Колумб уже давно отдал себя в Его руки, а сейчас он слишком устал.

– Господи милостивый, неужели я просил у Тебя слишком многого? Неужели Тебе понадобилось отобрать у меня третий корабль? Моего лучшего моряка? Неужели Тебе так уж надо было лишить меня милости сеньоры Беатрисы? Я вижу, что не заслужил Твоего расположения. И поэтому прошу Тебя найти мне замену. Убей меня на месте, если хочешь. Вряд ли это будет больнее, чем убивать меня по кусочкам, как Ты это делаешь сейчас. Знаешь что? Я готов служить Тебе еще один день. Пошли мне “Пинту” или подай мне знак, чего еще Ты ждешь от меня. Но я клянусь Твоим святым именем, что ни за что не отправлюсь в плавание, если у меня не будет трех судов, хорошо оснащенных и с полными экипажами. Я состарился, служа Тебе, и завтра, когда истечет назначенный мной срок, я отойду от дел и буду жить на те крохи, которые Ты сочтешь возможным пожаловать мне. – Затем он перекрестился. – Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь.

Совершив эту молитву, скорее похожую на богохульство, Колумб еще долго не мог уснуть. Наконец, так и не успокоившись, он встал с постели и опять опустился на колени.

– И все же да свершится воля Твоя, а не моя! – сказал он яростно. Затем вновь забрался в постель и сразу же уснул.

Утром в порт вползла “Пинта”. Колумб воспринял это как подтверждение того, что Бог и в самом деле все еще не утратил интерес к успеху его предприятия. Ну что, хорошо, подумал он. Ты не поразил меня насмерть за мою непочтительность, о Господи, а послал мне “Пинту”. Теперь я докажу Тебе, что остаюсь и поныне Твоим верным слугой.

Он начал с того, что довел до исступления чуть ли не половину населения Лас Пальмаса, заставив людей заниматься ремонтом “Пинты”. На судне трудились, казалось, все плотники, конопатчики, кузнецы, кожевенники и парусных дел мастера, жившие в городе. Пинсон долго извинялся за долгое отсутствие, но в его словах звучало что-то похожее на вызов. Он говорил, что им пришлось дрейфовать почти две недели, и только благодаря его искусству мореплавателя, “Пинту” удалось привести туда, куда он обещал. Колумб не до конца поверил ему, но не подал виду. Как бы там ни было, Пинсон здесь, а с ним и “Пинта” с мрачным от пережитого Кинтеро. Так что пока Колумб был доволен.

Теперь, когда все мастера и ремесленники Лас Пальмаса работали на него, ему наконец удалось заставить Хуана Ниньо, владельца “Ниньи”, заменить треугольные паруса на прямоугольные, которыми были оснащены другие каравеллы, с тем чтобы все корабли могли одинаково маневрировать в море и с Божьей милостью одновременно приплыть ко двору китайского богдыхана.

За одну неделю все три судна оказались подготовленными к плаванию лучше, чем когда они покидали Палое, и на этот раз никаких неожиданных поломок не произошло. Если даже среди экипажей и затаились какие-то недруги, их, несомненно, отрезвило то, что и Колумб, и Пинсон были полны решимости выйти в море любой ценой. К тому же, если бы экспедиция потерпела неудачу и на этот раз, они застряли бы на Канарских островах почти без всякой надежды на скорое возвращение в Палое.