Искупление Дабира - [41]

Шрифт
Интервал

Однако не вечен этот гнет. От его руки рухнет вселенский гонитель, и распадется дьявольская цепь насилия. По правильным законам начнут тогда жить люди, и свет учения открыто изольется на них. Но счастье придет лишь в омытый кровью мир....

Приезжает арба от хаджиба султанских садов, и вместе с погонщиками укладывает он дерн. Пар идет от встревоженной земли, сочатся срезанные корни. Тяжелее других кажется ему заветный квадрат. Лошадь в дороге все оглядывается, будто не доверяя людям.

Долго ощупывают их в кушке, и два мушерифа стоят рядом, пока снимается с арбы привезенный дерн. На вытянутых руках опускает он последний пласт земли. Подрагивают красные колокольчики шакальей травы, и звенит в ушах.

Но все обходится хорошо. Садовой кошмой накрывает он уложенный возле арыка дерн, поливает сверху водой из лейки, чтобы не увяла трава. Потом поворачивает голову и видит того, чье имя означает дьявола У себя в доме сидит этот человек и все смотрит на него своими добрыми круглыми глазами. Запах хлеба ударяет ему в лицо, и смертной тоской перехватывает горло.

* ГЛАВА ДЕВЯТАЯ *

I. ВАЗИР

О постоянном рассылании скороходов и птиц...

О проявлении внимания к приказам в опьянении и в трезвом состоянии...

О вакиле -- управляющем домом государя -- и успешности отправления его дела...

О приближенных надимах и о порядке их дел... Надим должен быть всегда согласным с государем. На все, что произойдет иш скажет государь, он должен отвечать "Отлично, прекрасно!" Он не должен поучать государя "Сдешй это, не делай того, почему поступил так7" Он не должен возражать, а то государю станет тягостно. 1

Так и не являлась все это время Тюрчанка. Присевшей на песок девочкой пришла она в последний раз, когда покатился калам. Но не увидел он ее уже опять с гу-ламом. Если должный порядок в мыслях, не повторяется срамное видение.

Но как все же происходило это у нее с гуламом? К столу она сверху приникла локтями и грудью, и не успел он всего разглядеть. Поднятое колено ее опиралось на книгу. Гулам старательно придерживал ее распяленные бедра, и розово светился где-то внизу сброшенный шелк. Что-то еще нужно было ему увидеть. Почувствовав слабение в пальцах, он крепко стиснул калам.

----

1 Сиасет-намэ, с 91-95

Скороходы и птицы всегда применялись в правильно устроенном государстве, ибо раньше всех должен быть извещен правитель о том или ином событии. Следует лишь установить постоянное жалованье гонцам и содержателям голубей, чтобы были ревностны и ответственны к службе.

В отдельную главу надо выделить и замечания об исполнении приказов, отданных государем в опьянении. Много есть примеров, когда отрубят кому-нибудь голову, а государь, пробудившись, забыл обо всем и зовет этого человека к себе. Так же с дарами и имениями в ик-та, коими награждаются во время пира. Это -- тонкое дело, и надо при нем проявлять осторожность. Всякий приказ на пиру не имеет силы, пока его вторично не доведут до высочайшего сведения. Пока же будег он писаться, государь имеет возможность переменить свое решение.

О приближенном вакиле, который ведает едой и питьем государя, надлежит решать особо. Ключ к царству в его руках, и даже спать он должен в присутствии мушерифов.

Что касается надимов, то эта должность осталась от первых царей земли в персидской державе. Известно, что частые сидения со служащими эмирами, сановниками и сипахсаларами войска не к пользе государя, ибо наносят ущерб его величию. Для того и существуют надимы.

Из красноречивых и обходительных мужей избираются они. Их обязанность -- денно и нощно присутствовать при государе, громко подхватывать каждое его слово, неустанно втолковывать ему самому, сколь он велик и как облагодетельствован им мир. Тогда и государь легко уверится в этом. Решительней и тверже сделаются его действия, не станет он ни в чем сомневаться, а в державе утвердится порядок.

Не только государю, но каждому сановнику полезно иметь при себе таких надимов. Необходимы они также тем поэтам, певцам и музыкантам, что находятся при правящем доме. Хваля и возвеличивая их талант, надимы тем самым способствуют вящей славе государя.

Всякому знакомому с устроением Эраншахра понятно, что славословие надимов -- не прихоть, а важное государственное дело. Люди сей державы, слыша ежечасно о мудрости и величии своего государя, укрепляются духом, не ропщут в бедствиях и готовы двинуться в любую сторону на врага. В свою очередь враги, до которых доходит подобное мнение, задумываются и становятся уступчивы.

Находятся такие из государей, которые делают своими надимами также врачей, мужей науки, определяющих пути планет астрологов и прочих искушенных в знаниях людей. Это -- при сильном уме государя -- может быть к пользе. Но нельзя, чтобы число ученых людей среди надимов превышало число надимов славословящих. Лучше всего, когда их как раз поровну. При таком соотношении всегда слышнее те, кто говорит о величии государя, а не другие, склонные к умствованию...

II. ВАЗИР (Продолжение)

Опять он сидел, глядя на стол, и все не давала ему покоя эта мысль. Чего же не понял он из происходившего с Тюрчанкой в книгохранилище? Взгляд это был или движение плоти? Не выпуская из пальцев калама, силился он все вспомнить, но отчетливо виделись лишь руки гулама. В некоем тумане скрыты были лицо ее и тело. Плывущие пятна света остались в памяти от ее наготы.


Еще от автора Морис Давидович Симашко
Маздак

Роман Маздак посвящен одному из важнейших этапов истории Ближнего Востока — крушению рабовладельческих отношений.Прозу М. Симашко отличают глубокое проникновение в быт, психологию и историческое своеобразие Востока, остросоциальное звучание даже весьма древних, воспетых Фирдоуси, преданий о восстании Маздака в Иранской империи Сасанидов.


Семирамида

Роман «Семирамида» о Екатерине II, женщине, которая более тридцати лет держала в своей руке судьбы России и привлекала внимание всего мира, от Фридриха II и энциклопедистов до крымских ханов и кочующих киргизов…


Емшан

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Парфянская баллада

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гу-га

Книга приоткрывает завесу над еще одним порождением сталинского режима — батальонами штрафников времен Великой Отечественной войны, месяц службы в которых приравнивался к десяти годам тюрьмы. «Гу-га» — книга о тех, кто, проливая свою кровь, ежедневно рискуя собственной жизнью, расплачивался за ошибки штабных.


Хадж Хайяма

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.