Искры - [43]
Яшка достал из кармана кисет и стал делать козью ножку: при рабочих он не курил папирос. Он спокойно улыбался и было видно, что требование батраков-поденщиков не произвело на него впечатления. Не спеша свернув цыгарку, он подошел к Ермолаичу прикурить.
— И вы, Ермолаич, недовольны? — спросил он, исподлобья глянув в запавшие глаза Ермолаича.
— А мы — куда мир. Как говорится: куда одна овца, туда и все стадо.
В это время на ток прикатил Нефед Мироныч. Завидев толпу и огоньки цыгарок, он еще издали сердито крикнул:
— Это что за гульбище! Какой там курит?
Рабочие торопливо побросали цыгарки, затоптали ногами, некоторые гасили слюной, жалея табак.
Отдав лошадей работнику Семке, Нефед Мироныч подошел к телеге развалистой походкой и, увидав Яшку, спросил:
— Не вечеряли или как? Чего народ не расходится?
— Рабочие требуют прибавки. Жалуются, что им теперь приходится за день семьдесят копеек, а не целковый, как раньше.
У Нефеда Мироныча все заклокотало в груди. Он шагнул к толпе, поднял голову.
— Какой это жалуется тут? А на брюхо, что распустилось, не жалуетесь? — с издевкой заговорил он и, заметив парня в дырявой шляпе, набросился на него: — Это тебе мало приходится?
Паренек опасливо покосился на его плетку и обернулся к Ермолаичу. Ермолаич подал знак, чтоб говорил, но парень замялся и молчал. Тогда Ермолаич сам выступил вперед и сказал:
— Обманулись мы малость, Мироныч. Думали, больше заработаем, да вышло на дышло, а про дроги и не спрашивай.
Нефед Мироныч язвительно забегал глазами по толпе.
— Так, одному дроги надо. Кому еще чего надо? Может, плетки кому схотелось, а? — спросил он с ехидцей и угрожающе поднял руку с плетью.
Яшка взял его за плечо, сдержанно сказал:
— Постойте, батя. Тут не пожар, драки нету, и кричать — оно без толку. Люди хотят поговорить, значит надо по-хорошему.
— Какой разговор может быть, к чертовой матери! Я велю сейчас же всем разойтись! Вот и толки все.
Подошел Семка и остановился в нерешительности, раздумывая: присоединиться или подождать? Нефед Мироныч, заметив его, ожесточился:
— И ты? И тебе мало, паршивец? Убирайся отсюда!
— А он — не человек? И он работник, и ему мало, — ответил парень в дырявой шляпе.
Нефеда Мироныча словно собака укусила. Он бешено взревел и ударил парня плетью раз, другой, третий.
— Тебе мало, сук-кин сын, мало?! — приговаривал он.
К нему одновременно подбежали Ермолаич и Яшка.
— Батя! Уходите отсюда! Уходите, вам говорят!
Яшка схватил Нефеда Мироныча, но тот вырвался и, жиганув плеткой Ермолаича, бросился на толпу, расточая удары направо и налево.
— Батя! — кинулся было за отцом Яшка, но было поздно.
Рабочие, подняв кулаки, толпой хлынули на Нефеда Мироныча, окружили его и свалили на землю.
— С тобой по-христиански, а ты плетью?
— Бей их!
— Громи извергов!
— Вали будку!
Несколько человек направились к будке, но Яшка перегородил им дорогу.
— Не тронь! — крикнул он, сжимая кулаки.
Его схватили, но он крутнулся так, что рабочие повалились от него, как снопы, и широко расставив ноги, негодующе сверкая глазами, проговорил сквозь зубы:
— Кто меня тронет, убью одним ударом. Вы меня слушали? Я вам отказал?
Рабочие нерешительно отступили, переглянувшись между собой.
А поодаль вязали Нефеда Мироныча, били кулаками, пинали ногами, вымещая накипевшую обиду. Из толпы показался Ермолаич, подбежал к Яшке и сказал, запыхавшись и утирая бородку:
— Тебя не тронем. С тобой начали — с тобой и кончим.
Яшка стоял, как столб — прямой, могучий, и к нему страшно было подходить. «Бунт. А отца могут убить», — подумал он и сказал Ермолаичу:
— Отпустите отца, не то говорить не буду, — и, видя, что он одержал верх, сел на ступеньки будки и оглянулся.
В нескольких шагах от будки стонал связанный Нефед Мироныч. Яшка подозвал работника Семку и велел развязать руки отцу.
Семка подошел к Нефеду Миронычу, чтобы развязать ему руки, но тот начал ругаться:
— И ты бил меня? Ну, погоди, разбойник!
— Тогда не буду развязывать, — вызывающе ответил Семка.
— Ну, ну, развяжи, Сема! Ты не серчай. Ох! Ну, ладно, попомните вы меня, лапотники окаянные! Ох! — стонал и ругался Нефед Мироныч.
Подошла Алена, стала помогать Семке.
— Ох, дочка, все отшибли, дьяволы! Господи, да за что же это, а? — начал слезливо жаловаться Нефед Мироныч.
— Вы не умеете с народом обходиться, батя, — ответила Алена. — Вам ток палили? И теперь чуть не дошло до этого. Эх, батя! Смотрите, Яшка вон разговаривает, и все его слушают, а вы…
— Ну и черт с ними! — вдруг опять обозлился старик, но тут же обмяк, заохал и, когда Семка отошел в сторону, зашептал дочери: — Подранил я сынишку Дубова. Нечаянно, в саду, из ружья. Передай Яшке: пускай домой скачет, не то Егор… Может, и матери нашей уже нету в живых.
Алена испуганно отступила от отца, с отвращением посмотрела на его грязную бороду, на измазанное кровью лицо.
— Зверь вы, не человек! — невольно вырвалось у нее.
Отозвав Яшку, Алена передала ему о случившемся, и Яшка сказал:
— Егор такой: он чуть что — и за шашку. Давай-ка садись на коня и мотай к Василь Семенычу. Мне тут надо уладить.
— Что вы с людьми делаете, Яков? На что это похоже?
— Я ничего, а отец, сама видишь, из ума выжил. Ну, живо в хутор!
