Искры - [38]

— Обед варим? Помогай бог!

— Спасибо, дядя Игнат. Чищу картошку, да ну ее! Лучше бы веять, чем в этой бане сидеть под железом.

— Успеешь еще, дочка, навеяться в жизни. Чисть, покуда можно, — ласково сказал Игнат Сысоич, а сам подумал: «Ловкая невестка! Глаз у тебя, сынок, не дурак». И спросил, где Нефед Мироныч.

Алена силилась держаться спокойно, но это было не так легко, и глаза выдавали ее смущение. Ведь перед ней стоял будущий свекор, да еще называл ее «дочка»!

— На косилке батя, за курганом. Я сбегаю, — ответила она и спрыгнула с порожка.

Но Игнат Сысоич велел ей заниматься своим делом и пошел через ток.

«„Дочка“. Должно, знает дядя Игнат. Господи, и какие хорошие люди есть на свете!» — думала Алена, провожая его признательным взглядом.

Завидев у верхних гонов лобогрейку, Игнат Сысоич зашагал к ней. Лошади, как по метке, ровно шли вдоль высокой стены гарновки. Потный и серый от пыли, на косилке сидел постоянный работник Загорулькина Семка, вилами караулил валок. Только один скинет — другой у ног уже теснится. И некогда было Семке ни вздохнуть свободно, ни мокрую рубаху от спины оттянуть, чтобы хоть на секунду пропустить воздух, к потному телу. А кучеривший Яшка все подстегивал лошадей.

— Машина! — заметил Игнат Сысоич. — Железо косит, а человек мается. Как вареный сидит! А ну-ка цельный день так!

Яшка узнал Игната Сысоича, остановил лобогрейку и бойко крикнул:

— Здорово дневали, дядя Игнат!

— Слава богу, племянник! А ты што это как пугало на бакше уселся? Гляди, парень, штаны протрешь от такой работы. Отец где?

Яшка, нисколько не смущаясь, смеясь, ответил:

— Мы напеременки, дядя Игнат: пять кругов я, пять кругов Семка. Отец, видишь, других до машины не допускает. Вот и паримся. Да вон и сам он идет.

2

Нефед Мироныч степенно шагал между копнами. Слышался его сердитый жесткий голос:

— Кто так кладет? За что я вам деньги плачу? Или у вас руки отсохли?

Заметив Игната Сысоича, он свернул к нему, вяло подал руку. От Яшки он узнал, что Оксана действительно вроде как в родстве с помощником наказного атамана, и хотя она ему не понравилась, он считал, однако, что она, а стало быть, и Игнат Сысоич могут ему пригодиться при выборах хуторского атамана.

И он ласково, стараясь загладить прошлую свою вину, спросил у Игната Сысоича, зачем он пришел.

Игнат Сысоич сказал, что хочет попросить веялку на день-два. Нефед Мироныч задумчиво почесал черную бороду, как бы что-то рассчитывая, и с живостью ответил:

— Та-ак. Значит, веялочку надо? Что ж, можно и это. Мы люди не чужие. Пойдем на ток, побеседуем.

— Постой. Ты ж покажи, как ты ею управляешь, косилкой.

Нефеду Миронычу хвалиться лобогрейкой — что бутылку хорошей водки выпить.

— С дорогой душой, Сысоич, — согласился он и стал объяснять, показывая на пальцы бруса. — То вон зубки. Они промежду хлеба как гребень идут, штоб, значит, колос ровнее попадал под косу. А то, в середине их, — видишь? — то ж самое и есть коса.

Игнат Сысоич прикинулся удивленным:

— A-а, вон оно как!

— А это ходовое колесо. Оно так придумано, что когда машина идет, от него по зубчикам другое колесо в середке крутится…

— Ишь ты!

— И сюда отдает. А это косогоном зовется; он косу туды-сюды гоняет.

— Ловко!

— А это крылья. Они стеблины пригинают, штоб ловчее резать. А коса тут как тут: чик — и готово. А ты вилами только скидай, заместо игрушки, — говорил Нефед Мироныч, но Игнат Сысоич уже видел, какая была спина от этой «игрушки» у Семки.

— Хитро придумано! Она с чужой земли или у нас сработана?

— С чужой. Где уж нам! — Нефед Мироныч важно надул щеки и наставительно заметил: — Да и зачем это нам, Сысоич? Нам за пшеничку этих штук из-за моря сколько хошь привезут. С чужих, с чужих государств она.

Когда проходили через ток, Игнат Сысоич заметил, как при их появлении сильней зашумели веялки, более прежнего засуетились вокруг них девки, поднося зерно, отгребая провеянное, и он подумал: «Пятнадцать копеек в день платит, да и то, небось, не каждой, а соку выжмет, что и за полтинник не наешь».

— Чего раскрутил, чего раскрутил? Не знаешь, зерно пойдет в полову? Или скоро надо? — незлобно пожурил Нефед Мироныч высокого худощавого парня, крутившего первую веялку, и, обернувшись к Игнату Сысоичу, как бы желая подчеркнуть, что он вовсе не строгий, пожаловался:

— Вот видишь? Нету хозяина — чуть шевелются, а покажись — готовы враз все вороха прокрутить.

— Да они вроде славно веяли, я проходил.

— То чужому человеку показать: мол, поглядите, как мы работаем! Ты их не знаешь, а я душу каждого вижу насквозь.

Они вошли в будку. Склонившись над низким столиком, Алена резала помидоры и лук, то и дело смахивая рукавом пот со лба. Накаленная солнцем оцинкованная железная крыша будки дышала жаром.

— Может, по рюмочке пропустим? — предложил Нефед Мироныч.

Игнат Сысоич готов был не поверить своим ушам, но объяснил это неожиданное гостеприимство влиянием Оксаны на Яшку, а того на отца — и согласился.

— Да ежели по одной — можно. Я забыл уж, какая она и есть, от начала пахоты не пробовал.

— Наше дело такое, брат: зиму гуляй, а уж летом — ни-ни.

Нефед Мироныч подчеркнуто ласково попросил Алену, чтобы она подала чего-нибудь закусить, и достал полбутылки водки.