Искры - [33]

Незаметно, запыленный и грязный после работы в панском саду, вошел Яшка. Сняв картуз, он хотел было попросить обедать, но Нефед Мироныч, не обращая на него никакого внимания, снова спросил Алену:

— Давно с ним ночуешь?

— Тю! С дочкой такие разговоры! Тьфу! — с досадой плюнула Дарья Ивановна.

— А ты делай свое дело.

Яшка видел, как стыдливым румянцем запылало лицо Алены, как задрожала в ее руках тарелка, и хотел было вмешаться в разговор, но решил подождать, что будет дальше, и сел на сундук. Ему вспомнился покос дороховской пшеницы, вечер у тетки Агапихи, бесконечные стычки с отцом, и брови его сдвинулись над глазами.

А Нефед Мироныч не спеша, будто это доставляло ему удовольствие, продолжал свой допрос:

— Давно с ним шляешься, у тебя спрашиваю?

Алена переглянулась с Яшкой. Он кивнул ей головой, как бы говоря: «Смелее, не бойся», — и она ответила:

— Я не шляюсь, батя! Гуляем вместе на улице, как и все. С чего вы взяли про это говорить?

— Ну, подумайте, люди добрые! Умом тронулся, — выругалась Дарья Ивановна, злобно посматривая на мужа. — Да чего ты привязался к девке?

— Замолчь! — крикнул Нефед Мироныч и встал так проворно, точно его подкололи шилом.

Глаза Алены заблестели, и она уронила тарелку. Яшка не мог больше молчать. Низким голосом он сказал:

— Чего вы до ней пристали! Мало выпили, что ли?

Нефеду Миронычу, казалось, только этого и надо было. После вчерашнего все в нем кипело против Яшки. Резко повернув к нему красное, потное лицо, он готов был одним взглядом свалить Яшку на пол.

— Ты што, защи-итник?!

— Господи! Да што с тобой сделалось, Мироныч? Собаке печонки отбил, в хату бирюком вошел, а теперь на детей рычит. Да что это за наказание господнее! — заплакала Дарья Ивановна и, сев на лавку, фартуком закрыла лицо.

Яшка встал, поддернув брюки, и некоторое время молчал.

— Мало выпил батя наш, я смотрю.

— Аа-а, батька корить? — Нефед Мироныч хорем изогнулся и схватил сына за руку. — Ты, воряга, казацкий выродок, будешь меня корить? — Он замахнулся и хотел ударить Яшку, но тот успел схватить его за руку.

— Бросьте, батя! До греха дойдем.

— Щенок белогубый! Вор! Ты батьке грозишь? Отцу, сво-о-олочь? — крикнул Нефед Мироныч и левой рукой ударил Яшку в лицо.

— Да тикай же, доченька, ро-одная! Погибли мы теперь! — в голос запричитала Дарья Ивановна.

Яшка выпустил руку отца, немного отступил назад. Нефед Мироныч торжествующе захохотал:

— Не держит? Паров нету против отца? Ха-ха-ха!

— Эх, батя, не обижайся! — сказал Яшка и со всего размаху ударил его в лицо.

Нефед Мироныч закрыл руками лицо, качнулся, как тополь в грозу, и молча повалился на пол. Из-под ладони его по бороде на белую рубашку потекла кровь.

— Яшка! — испуганно вскрикнула Дарья Ивановна.

— A-а, надоело! — досадливо ответил Яшка и, сорвав картуз с вешалки, вышел.

Алена взяла Яшкину и свою праздничную одежду и тоже ушла.

И вновь тихо стало в доме. Грелся на солнце старый черный кот, жмурил глаза, лениво умываясь.

Над чашкой с медом попрежнему звенела пчела.

Глава шестая

1

Несколько дней Яшка провел в лавке. Там и ночевал. Нефед Мироныч ни к нему не шел, ни к себе не звал и все время проводил в поле. Вначале он хотел было просить атамана собрать сход стариков, чтобы, по приговору схода, при всем народе выпороть Яшку. Но это значило бы опозориться на всю округу: его, Загорулькина, ударил сын! И он отказался от этого намерения и все думал, как удержать Яшку в повиновении. Но не было уже в запасе у него таких средств, и он пал духом. Спасов день окончательно отделил от него сына.

Много дум передумал и Яшка. Целыми днями он просиживал в лавке, что-то считал, записывал в книжку, потом вырывал из нее листки и все ходил взад-вперед с хмурым, задумчивым видом. Теперь ему было ясно: из хутора надо уходить. Но куда? Дальше хутора он ходу не знал. Ехать к знакомым купцам, кланяться им — гордость не позволяла. Ему ли, Загорулькину, проситься в приказчики! Это было унизительно, и не этого хотел Яшка.

И мысли его опять вернулись к Оксане. Он не знал еще и не мог ясно себе представить, в чем и как Оксана может ему помочь, но он чувствовал, что именно от нее зависит его судьба. Оксана жила среди богатых и влиятельных людей в Новочеркасске, она красива, — воспитанна и не из гордых. «Ну, она поможет, упрошу, — рассуждал Яшка. — А к какому делу руки приложить? С чем начинать жить? Где взять денег?» На эти вопросы не находил он ответа.

Как-то перед вечером он пришел к Дороховым и пригласил Оксану пройтись на речку. Проходя мимо панского сада, они увидели деда Муху, и тот позвал их отведать груш.

— А то все одно я их не укараулю от вашего брата, — сказал он Яшке. — Картуз ты получил?

Яшка ответил:

— Получил, спасибо.

В глубине сада, в тени вековых дубов и лип, находился старый, полувысохший пруд. Он был окружен кустами бузины и калины, густо — порос тиной, водорослями, кувшинками, поверхность его покрыла болотная зелень, и по ней стремительно плавали, оставляя дорожки, водяные пауки. Кругом не было ни души, не слышно было ни одной птицы, и даже лягушки, не шевелясь, как окаменелые — сидели на берегу и, бессмысленно вытаращив глаза, молчали. И было в этом их молчании, в этой водяной плесени, в густой тени перевитых диким хмелем кустов и деревьев что-то тоскливое, неживое.