Искры радости - [11]

Пройдя через этот опыт, я хотела бы встретиться со своим прежним «я» и дать такой совет. «Слушай, – сказала бы я себе, – если ты просто не можешь себя заставить что-то выбросить, то оставь себе эту вещь без всякого чувства вины. Для этого необязательно класть ее в отдельный пакет».

Попробуйте посмотреть на ситуацию с точки зрения вещей в этом пакете. В сущности, вы сказали им: «Знаете, я от вас не в восторге и сомневаюсь, что когда-нибудь еще буду вами пользоваться, но побудьте-ка здесь еще три месяца». Отвергнув их и изолировав от всех остальных, вы лишь подвергнете их унижению, когда спустя три месяца скажете им: «Хм-м, так я и думала! Я от вас не в восторге!» – и все равно от них избавитесь. Вот это, должно быть, настоящая пытка.

В моей книге считается преступлением сажать вещи под домашний арест, чтобы потом оправдать себя, выбрасывая их. Отставлять их в сторону – значит позволять себе цепляться за вещи, которые не доставляют нам радости. Есть только два варианта выбора: сохранить или выбросить. И если вы собираетесь вещь сохранить, то непременно заботьтесь о ней.

Решив сохранить какой-то предмет, попадающий в «серую зону», обращайтесь с ним как с драгоценностью, вместо того чтобы лицемерно назначать ему трехмесячный испытательный срок. Это освободит вас от чувства вины и неуверенности. Поместите этот предмет туда, где будете его видеть, чтобы не забыть о его существовании. Вы можете решить, например, что собираетесь расстаться с вещью, если не пользуетесь ею летом; но даже в этом случае, пока она находится в вашем доме, обращайтесь с ней благодарно, словно с любимым существом. Если в конечном счете вы осознаете, что эта вещь больше не приносит вам радости и выполнила свое предназначение, поблагодарите ее за все, что она для вас сделала, и избавьтесь от нее.

Позвольте, я повторюсь, чтобы внести полную ясность. Вместо того чтобы прятать вещи, попадающие в «серую зону», оставляйте их в доме открыто и добровольно. Дорожите ими, как дорожили бы любой вещью, которая искрится радостью.

Дом, наполненный радостью, подобен личному художественному музею

Проведя бо́льшую часть своей жизни за разглядыванием всевозможных вещей, включая вещи в домах моих клиентов, я обнаружила, что нас привлекают в них три аспекта: красота самого предмета (врожденное влечение); доля любви, которая была в него вложена (приобретенное влечение), и накопленная предметом история или значимость (эмпирическая ценность).

Хотя у меня мало других интересов помимо уборки, я очень люблю проводить время в художественных музеях. Я с удовольствием разглядываю картины и фотографии, но мои самые любимые экспозиции состоят из бытовой утвари, вроде столовой посуды, чайников и кофейников. Их ценят столь многие люди, что, я полагаю, само это отношение увеличивает значимость и изысканность этих творений, многократно приумножая их ценность в сравнении с реальной стоимостью. Случается, я вижу в музее предмет, который кажется совершенно ординарным, однако обладает неодолимой притягательностью. По-моему, обычно это магнетическое притяжение объясняется тем, что данным предметом дорожили его владельцы.

И в домах своих клиентов я порой натыкаюсь на вещи, наделенные такой же таинственной притягательностью. Н., например, жила в богатом доме, который предоставлял кров ее семье на протяжении жизни четырех поколений. В нем было невероятное количество столовой посуды. Горка в столовой и посудные буфеты в кухне были заполнены до отказа, и еще больше посуды хранилось упакованной в ящики в кладовой. Когда мы собрали всю эту посуду в одном месте и расставили ее на полу, она покрыла площадь около трех татами (приблизительно 6 м²). К этому времени Н. почти закончила наводить порядок в категории комоно (разное) и стала чуть не профессионалом в «проверке на радость». Некоторое время единственными раздававшимися в доме звуками было звяканье чашек и тарелок, когда она брала их в руки и снова отставляла в сторону, и ее бормотание: «Это блюдо меня радует. Эта чашка – нет…»

Присутствуя при этом процессе, я обычно не спускаю глаз с предметов в руках клиента, одновременно размышляя о том, как организовать хранение. Однако внезапно мой взгляд привлекла одинокая маленькая тарелочка, отставленная в «радостный» угол.

– Эта тарелка очень дорога вам, верно? – спросила я.

Н. взглянула на меня удивленно.

– Да нет, не особенно. Честно говоря, я вообще забыла, что она у меня есть. Мне даже ее дизайн не особенно нравится. Но есть в ней что-то трогательное.

Немного неуклюжая, невыразительного серого цвета, без всякого орнамента, она действительно казалась неуместной среди других вещей, отобранных этой женщиной, большинство из которых были украшены яркими цветными узорами.

После этого урока Н. прислала мне электронное письмо, где рассказала, что расспросила об этой тарелке свою мать. Выяснилось, что дед Н. сделал эту тарелочку для своей жены, бабушки Н., которая дорожила ею до конца своей жизни. «Это так странно! – писала Н. – Хотя я никогда не слышала ее истории, эта тарелочка все равно рождала во мне ощущение радости». Затем она пересказывала несколько эпизодов, связанных с этой тарелкой. Когда я в следующий раз пришла к ней домой, тарелочка была поставлена на буддийский алтарь, в ней лежали сладости, и теплота, которую она излучала в этом пространстве и вокруг него, произвела на меня глубокое впечатление.