Искры гнева - [50]

Через некоторое время к Григору подошёл молодой, лет тридцати, небольшого роста, с вихрастым чубом солевар Яким. Он был босой, а рыжие лохмотья, прикрывавшие кое-как его тело, были уже настолько изношенными, изъеденными солью, что казалось, дотронься до них — и они тут же расползутся.

Молодой солевар, переступая с ноги на ногу, настороженно ждал.

— Помоги, Якиме! — нарочито громко обратился к нему Шагрий. — Видишь, очень полное, сам не подниму. — Когда же Яким нагнулся над корытом, Григор сказал тихо: — Копать будем завтра все вместе. А этой ночью махнём в "гости". Встретимся там же, в зарослях кустарника, когда взойдёт луна. Ну, поднимай! Да не разлей! — прокричал он и опять тихо проговорил: — Если не сможешь, то пришли кого-нибудь из своих ко мне в садик, с новой мешалкой — это будет знак, что у тебя не всё в порядке.

— Если что-то случится — придёт мой Андрейка, — прошептал Яким.

Они подняли корыто и вылили рапу на сковороду. Густые клубы пара и дыма ударили в потолок, закрыли печь, начали расползаться по солеварне. В них и исчез тут же, словно растаял, Яким.

Гудит, дрожит раскалённая печь. Нелегко управляться около неё. Всё тело пронизано жаром. Словно острыми лезвиями жалит, впивается в кожу рапа, покрываются от неё пузырями ноги, руки, лицо…

"Брось к чертям эти проклятые ядовитые печи! — не раз уже советовали Григору товарищи и жена Одарка. — Искалечишь совсем руки, а то ненароком лишишься и глаз!.."

Однако Шагрий не обращает внимания на их советы. С малых лет он приучен управляться около этих печей, котлов, сковород. И хотя не легко ему, но он уже втянулся в свою адскую работу. Кроме того, у него есть причина находиться здесь. Глубоко в сердце он спрятал, бережёт клятву. Клятву мести! И до тех пор, пока не сделает так, как поклялся, он не уйдёт отсюда, от этого огненного полыханья…

А мстить ему есть за что! В памяти цепко держится прошлое — слёзы, обиды, горести, которые начали преследовать его ещё с детских лет и не оставляют до сих пор.

…Ночь. Вокруг темно. Сеется тёплый, мелкий дождик. Семья Шагрия с саквами, наполненными доверху всякими пожитками, вышла из хаты. Отец, мать и он, маленький десятилетний Григорко, упали на колени, поклонились на все стороны родной земле, взяли её, душистую, облитую слезами, в узелки, поцеловали дверной косяк и, крадучись, внимательно прислушиваясь, прошли садами за околицу хутора. Там, в густой ржи, что начала уже колоситься, присоединились к большой группе людей — жителей села Дубового и окрестных хуторов, которыми владел полковой писарь пан Бутыла.

Они отправлялись в далёкий неведомый край — Дикое поле — в надежде, что там спрячутся от панщины и смогут наконец-то вздохнуть свободно.

Спешили. Впереди шли проводники-дозорные, знающие дорогу. При малейшей опасности прятались в травах, кустарниках, перелесках.

Шли без отдыха. На рассвете переправились через тихую, но очень широкую в этом месте реку Псёл. Решили дневать в камышах. Однако не успели расположиться на отдых, как на только что оставленном правом берегу залаяли, завизжали собаки, послышались людские голоса. И вскоре на пригорке появилось около двадцати вооружённых всадников. Это были папские наймнты — преследователи.

Отец Григора, Иван Шагрий, собрал всех мужчин и сказал, чтобы они приготовили ножи, пики, серпы, даже шила и были наготове.

Однако ехать в камыши преследователи не осмелились. Вокруг простиралось топкое болото, и кони могли завязнуть в трясине. Они начали свешиваться и разбивать лагерь, решив подождать, когда беглецы выйдут снова на дорогу, и тогда уже наброситься на них.

Под вечер воды в пойме прибавилось. Где-то в верховьях реки, наверное, выпали ливневые дожди. Вода затопила даже маленькие островки-кочки. Беглецы оказались в трудном положении.

— Неужели мы трусы?

— Нужно вырываться!

— Мы здесь погибнем! — начали раздаваться недовольные голоса.

— Да, сидеть в болоте — для нас не спасение, — сказал Иван Шагрий. — Но и пешком далеко не убежим.

А в народе, кажется, говорят так: "В бою за волю смелые становятся к врагу лицом, а не задом".

— Так за чем задержка?

— Станем лицом!

Ночью, когда на востоке едва начало сереть, восемнадцать мужчин, держа кто в руке, кто в зубах ножи, серпы, переплыли реку. Они хотели подкрасться к панским наймитам, обезоружить их и попробовать усовестить: вы, мол, свои сельские ребята, не стыдно ли вам заниматься таким грязным делом, возвращайтесь лучше назад и скажите, что не догнали…

Однако подкрасться тихо, как было задумано, смельчакам не удалось. Сделать это помешали собаки — они залаяли, завизжали. Преследователи проснулись. И началась кровавая резня. Верх одержали беглецы. Они потеряли всего двух своих человек, а уничтожили половину отряда преследователей. Остальных связали. Лошадей и оружие забрали с собой.

И снова потянулась длинная, изнурительная дорога. Шли торными тропинками и напрямик, через поли, леса и перелески. Всё время были настороже. Боялись встречи не только с татарами, но со всеми, кто мог попасться на пути: попробуй разберись, что у кого на уме и какое у кого намерение.

И всё-таки не убереглись.