Искатели золота - [26]

Многие из них падали навзничь, крича во все горло. Испуганные негритята прятались за своими черными матерями, убежденные, что белые непременно съедят их; женщины падали к их ногам, моля о пощаде; другие пронзительно вскрикивали; трудно себе представить, какое это было волнение. Колетта, от души смеявшаяся над их испугом, схватила одного из черных мальчуганов двух-трех лет, совсем голого, только с амулетом на шее, с гладкой как атлас кожей, выстриженной головенкой, на которой торчали смешные хохолки; найдя его забавным, она не побрезговала поцеловать ребенка своими розовыми губками в его кругленькую щечку. Негритенок сразу перестал плакать и вдруг ласково улыбнулся ей; хотя крупные слезы еще катились по его личику, он забормотал: «Кабоо, кабоо!» — выражение, означавшее восторг. Как только Колетта поставила его на землю, ее окружили местные женщины, которые, ободрившись ее добротой к ребенку, сразу перестали бояться ее и смотрели на нее с жадным любопытством. Молодые шептались, хохотали, подталкивали локтями друг друга, что проделывают зачастую и их белые сестры в наших деревнях. Все они были маленького роста и красивее мужчин, а между тем, подобно всем африканским народам, с целью украсить себя, они повыдергали себе четыре передних зуба, что уменьшало прелесть их улыбки.

Некоторые из этих бедных девушек, задрапированные в рокко (ткань из древесной коры), со своими вьющимися волосами и венками на голове, отличались даже своего рода грацией. Колетта ласково улыбалась им и, сказав несколько слов на их наречии, позволила подойти к себе, но тотчас же раскаялась в этом: одна из черных красавиц схватила ее шелковистую косу, которая была ниже талии, другие тоже захотели потрогать ее, и заспорив, кому скорее погладить эти чудные волосы, затолкали Колетту; но тут подоспел Мреко, напал на нахалок и в один миг разогнал их. Колетта, изнемогая от жары, сняла свою жакетку; такое простое движение очень насмешило негритянок, которые ничуть не обиделись на расправу с ними Мреко и уже опять начинали приближаться, но объявление, что обед готов, заставило их наконец разойтись.

Как только Абруко узнал о прибытии своего сына в сопровождении знатных иностранцев, он приказал устроить большой пир. В подземную печь опустили двух козлят, начиненных полдюжиной кур, массой попугаев и маленькими обезьянками, что было любимыми кушаньями негров. Пока жарились козлята, приготовили груды бананов, картофеля, пирогов из маниока, риса с шафраном и множество тыквенных бутылок, наполненных «мвенге», — спиртным ликером, шипящим, как шампанское. Этот ликер чернокожие изготовляют из сгущенного сока бананов.

Колетта с удивлением заметила, что малые дети схватывали по пути бутылку и с жадностью пили это мвенге. Позже она узнала, что Абруко гордился тем, что ни разу в своей жизни не проглотил ни одной капли свежей воды. Он считал воду неаристократическим напитком, годным лишь для обыкновенных людей.

Наконец, под однообразные звуки тамтама, Абруко торжественно вышел из своего жилища и пригласил иностранцев занять места около себя.

Угощение отличалось большим великолепием. Женщины, девушки и дети ухаживали за мужчинами, которые ели сначала сами, а им бросали лишь остатки.

Абруко хватал кушанья первый полными горстями и, не стесняясь, ел руками. Когда он догрызал кость, то отбрасывал ее назад; а толпа ребятишек тотчас же начинала драться за добычу, как щенята. Время от времени, облизывая себе губы и кряхтя от удовольствия, Абруко выбирал один из лучших кусков и клал его перед гостями на большой фиговый лист, служивший вместо тарелки. Несмотря на все желание не обидеть хозяина, Колетта чувствовала себя в очень затруднительном положении каждый раз, как ей преподносились такие куски; к счастью, ее выручал Мреко, находившийся недалеко от нее и ног под собой не чувствовавший от радости, что присутствует на таком королевском празднике, устроенным его отцом. Колетта передавала ему эти кушанья, которые тот тотчас же и съедал. Здесь, на банкете, Колетта и Мартина с удовольствием заметили, что несколько дней, проведенных на свежем воздухе, очень благотворно подействовали на Лину; не говоря уже о том, что девочка ела с большим аппетитом, тогда как на «Дюрансе» она с отвращением отворачивалась от пищи, она очень посвежела и даже успела вырасти; ее бледные щеки загорели и порозовели, а плечи ее не казались такими угловатыми; даже ее характер сделался спокойнее; за все время этого трудного перехода она ни разу не хныкала и не отказывалась от услуг своих спутников; вероятно, несчастье раскрыло это замкнутое сердечко, и она перенесла на своих спутников всю свою любовь, которую не могла больше выказывать отцу.

— Бедная девочка!.. — воскликнула растроганная Мартина, — может быть, это путешествие укрепит ее!..

— Как бы мама порадовалась, если бы увидела, что Лина так поправилась, — вздохнула Колетта, лаская взглядом Лину, — как странно, Мартина, — каждый раз, как я смотрю на этого ребенка, я еще живее представляю себе маму. Она ведь не расставалась с ней на корабле.

— Ах! дорогая барыня! Еще бы Лине не любить ее. Такую-то добрую, кроткую даму! Но не надо отчаиваться, моя голубушка! Я видела сегодня во сне всех: и барыню, и барина, и Генриха, словом, всех, совершенно здоровыми! — объявила уверенно Мартина, как будто обладала даром предвидения. — Не беспокойтесь! Мы непременно найдем их! То-то мы порасскажем чудес! Господи Владыко! если бы мои-то знали, где я теперь!